Устраиваемся

К Ивану Семеновичу пришла Весна-Красна Шелковая Коса, позвала его пойти прогуляться по улицам, поглазеть на народ, съесть порцию-другую эскимо, а то, может и в кино сходить.

— Вы же знаете, я всегда, — сказал Иван Семенович. — Помните, небось…

— Помню, как же, — сказала девушка.

— А сейчас, извините, не в состоянии. Сами видите, квартиру новую получил. Устраиваемся. Полы перестилать надо? Надо! Плинтуса менять. Разве ж это плинтуса?

— А то, может, пойдем! — предложила Шелковая Коса.

— Русским языком говорю: устраиваемся! Вы через год приходите. Тогда и погуляем.

— Хорошо, — сказала она и направилась к окну.

— Эй, постойте! — вдруг опомнился Иван Семенович. — Вы случайно кафельную плитку-кабанчик достать не можете?

— Я многое могу, — ответила красотка. — Зиму могу растопить. Луга бархатным ковром застелить. Цветами их осыпать. Птиц из дальних стран возвратить. А вот плитку-кабанчик достать не могу.

— Ну, идите, идите, — сказал Иван Семенович. — Я Васильеву позвоню. Уж он-то достанет.

И на следующий год явилась к Иван Семеновичу весна, правда, с небольшим опозданием.

Явилась, а у него в квартире пыль столбом стоит, страшные удары раздаются.

— Ну? — сказала прелестница.

— Как-то не вовремя вы все. Мы как раз перегородку в коридоре меняем. За счет этого кухня увеличивается на три метра.

Гостья чихнула.

— Будьте здоровы! — сказал Иван Семенович.

— Так когда же тогда? — спросила она.

— Ясное дело, через год.

— Кто это там у тебя? — крикнула из другой комнаты жена.

— Весна! — крикнул Иван Семенович.

— Какая еще весна?!

— Красна, какая же еще?!

— Сейчас грузчики приедут, мебель приведут, а он лясы задумал точить.

— Да она на минутку, сейчас уйдет.

И прошел еще год. Но Ивана Семеновича дома застать было совершенно невозможно.

Неужели он в сады и парки отправился? Если бы. Он в очередях за клеящимися обоями отмечался.

А потом что? Потом с тещей съезжался, в результате чего образовалась у семьи четырехкомнатная квартира, потом с первого этажа переезжал на пятый. Потом с дочерью разменивался, она замуж вышла.

Насколько мне известно, он устраивается до сих пор и все никак не устроится.

И весна к нему больше ни ногой, ни другие времена года.

Тетя Катя

Когда пустеет спортивный зал, воздух которого еще окончательно не остыл от бушевавших здесь недавно страстей, в помещение входит тетя Катя, техничка, замечательная во всех отношениях женщина. Она вносит орудия своего труда — большую швабру, ведро — и начинает уборку. Она пылесосит ковер, бывший ареной жарких борцовских схваток, подметает боксерский ринг, протирает гимнастические брусья. За работой тетя Катя разговаривает сама с собой, то и дело поминая в своих внутренних монологах завхоза Тимохина.

— Ох, Тимохин, ох, этот Тимохин! — приговаривает она. — Я, говорит, тетя Катя, вас уважаю, но новую швабру выдать не могу, пока не прошел срок амортизации этой. Мне он, значит, выдать не может, а Марусе из плавательного комплекса — пожалуйста! Как же так, говорю, товарищ Тимохин, и почему такое предпочтение?

С этими словами тетя Катя приступает к штанге, на которой установлен рекордный вес сегодняшнего дня.

— И ведь никогда не уберут на место! — бурчит тетя Катя, приподнимая штангу за один конец и протирая под ней пыль. — Сколько ни просишь — как об стенку горох!

Тетя Катя опускает штангу и переходит к ее другой половине.

Такая у тети Кати незаметная и совсем не героическая работа.

Снимки на память

Признаюсь, по натуре я домосед и даже самая кратковременная разлука дается мне нелегко.

Хорошо еще, что попутчик в этот раз достался мне общительный. Едва поезд тронулся, он признался, что едет в командировку, и спросил, не женой ли приходится мне провожавшая меня женщина.

Я ответил, что он не ошибся.

— А вот моя жена, — сказал он, протягивая мне фотографию, — не смогла приехать на вокзал. С детьми осталась. У вас есть дети?

Я полез в карман и достал фотографию моих ребятишек.

— А вот мои дети, — сказал он.

Пока поезд пробирался через пригороды, я, кроме детей, успел рассмотреть деверя моего попутчика, двух его свояков, брата жены, тетку по матери и целую кучу племянников.

Слава богу,’ родней я тоже не обделен, что я немедленно и доказал целым рядом снимков.

— А вот мои друзья — Коля, Миша, Валерий, — сказал мой сосед, извлекая на свет их фотокарточки.

Он, может быть, сам того не сознавая, затронул самую живую тему. Друзья!.. О друзьях я готов говорить часами. Но лучше всяких слов пусть скажут их дорогие изображения.

Я раскрыл чемодан, в кармане у меня они, разумеется, не умещались. В купе сразу же сделалось тесно от моих друзей. Принесли чай. Мой попутчик устало откинулся на спинку дивана и предложил:

— Может быть, попьем чаю?

— Чай от нас никуда не денется, — сказал я. — Лучше вот взгляните…

— Кто это? — вздрогнул он.

— Это мой любимый писатель… А вот это мой участковый врач… Чаш почтальон… Правда, здесь он не очень хорошо получился. Соседи по этажу… Работники прачечной № 11… Граждане нашего микрорайона… Как они там без меня?

Вскоре мой сосед уже крепко спал, а я засел за письмо жене.

«Дорогая! — писал я. — Уже проехали 38 километров. Не могу передать, как безумно я соскучился. А впереди еще два дня разлуки. Тоску по дому скрашивает мой сосед по купе. Чудеснейший человек. Его снимок я тебе покажу, когда вернусь».

В заключение я велел расцеловать детей, обнять родственников, передать приветы моим друзьям, сказать моему любимому писателю, что я по-прежнему его люблю, кланяться участковому вручу, почтальону, соседям, работникам прачечной № 11, а также просить всех жителей нашего города, чтобы они не забывали меня.

Барабан

Когда моему исполнилось пять лет, у нас собралось много гостей, парня буквально завалили подарками, а Кирилловы принесли барабан. Сын был на седьмом небе от счастья. Он так и заснул в этот день в обнимку со своими подарками. А на следующий день началось…

Нет, против других подарков я ничего не имел, но пот барабан… Представляете, что за жизнь в доме, гели у вас под ухом без конца барабанят. Терпели мы это дело с женой, терпели, но однажды я взял барабан, вынес его во двор и выкинул в мусорный ящик. Сын, конечно, в слезы.

— Ничего, — говорю жене, — он как-нибудь успокоится. Ты мне лучше скажи, что с Кирилловыми делать? Столько лет знакомы, живем в одном дворе, на работе тоже, кажется, никаких трений не возникало, и надо же мне такую свинью подложить…