Больше ни о чем интересном за столом не разговаривали. Я же, съев вторую тарелку похлебки, собралась уходить, но столкнулась в дверях со своими приятелями, которые уставились на меня с чуть озадаченными лицами и  переглянулись, будто обмениваясь мыслями.

Порой так и хотелось их треснуть за эту манеру! Надо что-то сказать - говорили бы!

- Так ты уже пришел в себя?

- Д-да…

Снова переглянулись и Карсий почти жалостливо взглянул на мое лицо:

-  Тогда мы не можем не передать - дари Камиль хотела тебя видеть как только… в общем, сразу. Узнала, что ты… - он замялся, а я подхватила, помогая.

- Заболел, - прозвучало уверенно.

- Да, заболел… - быстро повторил Карсий. -  И она очень расстроилась. Так что если сможешь… Сможешь?

- Конечно.

Я кивнула им и отправилась привычным маршрутом, усмехаясь про себя. Похоже в этом замке все знали про всех… но умели держать лицо. Я тоже так умела в прошлой жизни, вот только сейчас… Сейчас все мои навыки и сдержанность уж слишком часто подвергались атаке непонятных и пугающих действий окружающих и моих неожиданных эмоций, в которых я все не могла разобраться - и правда моих или Николь? Насколько вообще я сейчас могу разделять душу и тело?

Глубоко вдохнув, я постучала в знакомую дверь и зашла.  Я очень надеялась сегодня на передышку и на то, что рядом с Камиль будет только ее наставница, но мои надежды не оправдались.

Более того, в просторном помещении оказалось непривычно много народу. Полный набор из Кунсткамеры…

Кроме «подружки по играм», что радостно бросилась ко мне, в кресле с высокой спинкой обнаружился Полан дарелл Канилосс, прожегший меня тяжелым, давящим взглядом и даже подавшийся вперед, будто желающий сократить расстояние между нами и рассмотреть меня еще лучше. Криво усмехнувшаяся Сонар, немедленно отложившая какие-то тряпки, которые она наворачивала на куклу, а также  противный младший сын семейства, не менее прытко подошедший ко мне со странным бормотанием:

- Неужто и на этот раз сумел скрыть… Надо же, ходить можешь.

Да ладно… Неужели они действительно полагали, что дар Квинт подверг меня пыткам… и сейчас радовались то ли моим предполагаемым мучениям, то ли тому, что они оказались без излишних последствий? Им не объяснили происходящего... тоже? То есть черный человек притворился, что забрал меня для наказания - и прочие да успокоились? Или я опять совершенно не правильно воспринимаю эту ситуацию?

- Да что с ним сделается… - совсем не по-детски злобно хмыкнула Сонар, отвечая вместо меня,. - У отребья шкура толстая.

Я сжала зубы, чтобы не прошипеть что-нибудь злобное, а потом осознанно расслабила челюсть.

Вдох-выдох.

И я спокойно, даже довольно громко поприветствовала собравшихся, и широко улыбнулась тёте Камиль,  Анне, единственной из сестер дарелл-пара Канилосс - да и вообще из старшего поколения «золотой» семьи - что представлялась мне абсолютно нормальной и приятной во всем. Она же первая решилась прервать  неоднозначную суету, возникшую с моим приходом, отведя меня и свою племянницу в сторону и предложила Камиль показать мне необычный механизм, привезенный вчера из города. Деревянный кукольный дом с крутящейся как у шарманки ручкой, используя которую можно было раздвинуть стены и заставить искусно вырезанные фигурки танцевать под музыку.

Я немного расслабилась, а люди вокруг занялись своими делами… не слишком понятно какими, поскольку подобного ажиотажа в, по сути дела, игровой я ни разу не наблюдала.

Но потом поняла что происходит. Вот только меня это не обрадовало.

Здесь тоже готовили спектакль.  Только готовили не совсем в привычном смысле  - развлекать приглашенных на прием, который был запланирован через несколько дней, будто они какие-то актеры, старшие представители семьи считали, естественно, ниже своего достоинства.

Нет, они являлись лишь кукловодами… Дававшими роли и задания своим «марионеткам».

Детям, подросткам и… мне.

Все  бы ничего, вот только за мои ниточки должен был «дергать» Лайнел дарелл Канилосс. И судя по многообещающей улыбке мне точно не понравится новая роль.

17

Одна из самых романтичных и «красивых» историй Дюма «Королева Марго» имела мало что общего с действительностью.

Маргарита, спавшая со своими братьями и пробовавшая разных мужчин, как конфеты, была порождением совсем не сказочного времени. Как и её брат, Карл IX, распахнувший в Варфоломеевскую ночь окно и стрелявший из него наугад, потому что ему надо было хоть кого-то убивать. Как и её мать,  выдавшая дочь замуж, чтобы заполучить в число приглашенных знатных гугенотов и истребить их подчистую.

Те, кто привык относиться к Средневековью, как к времени галантных рыцарей и великосветских манер, были бы шокированы правдой. Вонью сточных канав, насекомыми в только издали роскошных париках, ядовитыми помадами и кострами инквизиции. В те времена люди не знали ни развитой медицины, ни ежедневной сытости - только тяжкий ручной труд, эпидемии и голод, уносивший тысячи жизней. И в таких условиях необходимо было жестко регулировать порядок в обществе и защищать свое имущество.

Власть.

И имя.

Так что и за сворованный крестьянский обед, и за попытку заполучить трон могли убивать с одинаковой неумолимостью.  Каждый из жителей - будь он хоть благороден, хоть прост - сталкивался со смертью каждый день… Именно потому она никого не шокировала.

Как и казни.

И наказания.

Я осознала это только тогда, как сама вернулась после «пыток». Только поверив окончательно, что меня, по непонятным мне причинам, пожалели. Только приняв тот факт, что никто не жесток как-то особенно именно ко мне - все это просто норма для местного общества.

И что, что я оказалась и не готова? Мои проблемы.

Никто не преследует персонально меня… они об этом просто не думают. Живут как умеют - пьют, едят и даже моются. Развлекаются за счет живых игрушек, стравливают кого можно, упиваются собственными возможностями и знать не знают, что можно переживать за чьи-то чувства и боль.

Как ни странно, осознание этого помогло мне больше, чем нелепые попытки остаться с теми же черно-белыми представлениями о жизни, что и раньше. Дало сил больше, чем твердолобая уверенность, что все должно быть по моему. Позволило, наконец, уместить в голове, что боюсь я больше от непонимания, чем от издевательств; и ненавижу больше от обиды на собственную судьбу, чем от реальных поступков окружающих.

А там где признание - там и переосмысление. Во всяком случае, возможность совладать с собственными эмоциями и памятью тела.

Там где оценка собственных страхов - там и борьба с ними.

Поэтому за эти дни я снова научилась смеяться. Чаще - про себя. Не давая лишнего повода обратить