Шрифт:
Закладка:
О Холодном же Яре они как будто забыли. Обе «республики» – Чигиринская под анархическим флагом и наша под украинским – наслаждались покоем, межевали землю, отпускали крестьянам на постройку лес. Взаимная вражда не утихла, но фактически наступило перемирие.
Какой-то михайловский обыватель рассказывал в Мельниках, что видел, как повстанцы во главе с Чорнотой разгоняли рынок в Каменке, отбирая привезенные на продажу товары. Мужик не на шутку струхнул – ведь милиционеры встречали его в Холодном Яру – и даже сочинил небылицу о том, как насилу унес ноги от погони.
Весть о переходе к большевикам нескольких наших молодцев страшно возмутила всё село. Кто похитрее, смекал, что дело нечисто, но держал язык за зубами.
Связной от Чорноты приезжал к атаману по ночам, два-три раза в неделю. Наша милиция оказалась на высоте – Андрий уже и награду получил от железнодорожного комиссара за то, что прищучивал ватаги матросов, возивших из Одессы соль в Москву и Петроград. Обвешанные револьверами и бомбами, купцы в бушлатах хозяйничали на железной дороге и ни в грош не ставили отдел ЧК по борьбе со спекуляцией – стоило пригрозить гранатой, и эти еврейчики разбегались[169]. Зато каменская милиция отвечала братишкам ружейными залпами.
У парней чесались руки при виде головорезов, которые всюду хвалились тем, что возвели на престол Ленина и Троцкого. Дрожавшее перед ними советское начальство радовалось такой преданной и отважной милиции. Изъятые же револьверы и гранаты, иногда и соль, тайно переправляли в Холодный Яр.
Чорнота передал, что мимо него время от времени проходят поезда, набитые войсками, которые бросили против «петлюровских банд» – армии Украинской Народной Республики.
В конце февраля[170] мы узнали, что красные наступают на Холодный Яр от Черкасс и Бобринской. Вскоре Гриб и Солонько уточнили эти сведения. Боровицкие лазутчики выяснили, что брошенные на «усмирение бандитского атамана Коцура» части почти все недавно прибыли из России и командиры их слабо разбирались в здешней обстановке.
Вечером, когда мы собрались в хате холодноярского атамана обмозговать это дело, к нам присоединился еще и Пономаренко из Лубенец. Он рассказал последние новости: снявшись с привала, четыре пехотных полка, два конных и два артиллерийских дивизиона двинулись на Побережье[171]. Очевидно, выступили в поход на анархистов, минуя наши дебри. Принимаем решение: вывести в лес полтысячи матерых боевиков и держать их наготове. Противника не трогать, а лишь наблюдать за его маневрами.
Участники сходки остались ночевать в Мельниках. Караулы было приказано усилить. Ночью нас разбудил вестовой – в Трушевцáх расположился вражеский полк с одной батареей. На правый берег Тясмина проникли по мосту конные разведчики, вернувшиеся затем обратно.
Рано утром[172] я поставил под ружье десяток живших неподалеку кавалеристов. Прибыл Ханенко. После завтрака мы отправились к дому лесника в Кресельцах. Со стороны Чигирина снова раздавалась пальба – Коцура и впрямь взяли в оборот.
День выдался погожий и теплый. Выехали мы колонной по трое – сначала Василь Чучупак, его старший брат и Солонько; затем Семен[173], я и Прокоп; за нами – Олекса, Ханенко и Гриб. Замыкали кавалькаду мельничанские хлопцы. Настроение у нас было отличное – всю дорогу шутили и смеялись. Порядок то и дело нарушала Зирка, вертлявая и капризная англо-арабка, на которой ездил атаман. Ночью она стояла бок о бок с моим Абреком, положила на жеребца глаз и теперь не могла вынести разлуки. Под общий смех мы оттеснили Павла в хвост колонны – «бунчужным» – и я занял его место в первой тройке.
Пономаренко, которому строптивая кобыла распорола седлом штанину, выбранил её хозяина:
– Правду говорил тебе Чорнота: пристрели Зирку или продай в Цветную горшки возить. Смотри, погубит она тебя.
Василь, не зная, что его ждет через пару часов, ласково погладил любимицу по шее.
– Я на Зирке еще в Киеве гарцевать буду…
В Кресельцах устраиваемся, как дома – незамеченным сюда никому не добраться. Откуда бы не появился враг, нас предупредят. Рассылаю полдюжины верховых с приказом сотникам: после обеда незаметно вывести в лес заранее отобранных людей. Другой приказ передаю в Мельники и на окрестные хутора – всем конникам сбор у лесничества.
Петро Чучупак, Гриб и Солонько заводят своих лошадей в стойла, прочих ставим на дворе у коробов. Девчата приносят им сена. Заказываем леснику обед и дожидаемся своих людей в хате, за игрой в подкидного дурака.
Сыграть мы успели всего два кона. Из села пришла какая-то баба и пересказала слух: Медведовку заняли красные. Я в это не верю – нас бы непременно известили. Атаман считает, что кто-то должен туда поехать и разузнать, снялись ли они с привала в Трушевцах. Заодно и привезти подводу сена из купленного штабом запаса. Ехать вызывается несколько человек. Тянем с прибаутками жребий – выпадает мне. На всякий случай переодеваюсь в одолженное у «чертовой веры ребенка» платье. Оставляю у неё шашку и карабин, оба пистолета и гранату кладу в карманы. В путь выезжаю на санях, под общий хохот.
В Медведовке посылаю за сеном своего кучера, а сам иду разведать обстановку. Здешний атаман уже подготовил бойцов к выходу в лес. Из Трушевец красные утром ушли в сторону Чигирина, но как раз перед моим приездом через плавни оттуда пробрались хлопцы с вестью о том, что к ним нагрянула другая часть. Пока что она отдыхает, затем тоже выступит. Медведовские караулы наблюдают за мостом, рекой и всеми дорогами.
Хозяина сена не было дома. Уходя, он прихватил и ключ. Пока мужика нашли и нагрузили подводу, прошел целый час. Когда я собирался ехать обратно, атаман сказал мне, что уже велел своим казакам разбиться на мелкие группы и выходить оврагами в Холодноярский лес. Полчаса назад с юго-запада донеслась какая-то стрельба и он отправил на санях мужика выведать, в чем там дело. Пока мы всё это обсуждали, к нам подскочил бледный и взъерошенный верховой из Мельников:
– Скорей на помощь! В селе красные. Атамана убили, Петра и Солонько схватили живыми. Подожгли Чучупакову хату. Ищут по селу коней – каких посправнее. Наши хлопцы пробираются огородами в лес и на хутора. А вы бы отсюда ударили. Иначе уйдут и заберут с собой пленных.
– Как это красные? Откуда они взялись?
– А черт их
