Вряд ли Норн позвал жену, она, уловив настороженность в его голосе, наверняка сразу бросилась бы к детям. Она просто услышала внизу подозрительный шум, отправилась проверить, что происходит, и не дошла. Тот, кто напал на фермеров, двигался непередаваемо быстро – и не оставлял следов. Рядом с останками женщины не было ни одного отпечатка, да и крови сохранилось совсем немного.

Двое младших детей, мальчишки десяти и шестнадцати лет, умерли в своих постелях – они даже проснуться не успели. Может, оно и к лучшему. Альда так и не решилась осмотреть их тела, доверив это Триану.

Самая страшная участь постигла старшую дочь семейства. На нее напали в коридоре возле спальни. Судя по позе, в которой замер окровавленный скелет, несчастная девушка успела осознать, что ее ждет, она пыталась отползти, спастись… И не смогла. Слишком быстрым был хищник, слишком абсолютной оказалась его власть.

Альда сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, чтобы унять нервную дрожь. Когда Триан подошел ближе и мягко опустил руку ей на плечо, она не стала возражать. При всех обидах на него это было ей сейчас нужно.

– Ты когда-нибудь видел подобное? – спросила она, отключая голограмму с помощью телекинеза. Касаться трупа руками Альда была не готова, даже зная, что это всего лишь модель. – Знаешь, какое животное могло такое сотворить?

– Я знаю очень много животных, которые могли такое сотворить. Загвоздка в том, что ни одно из них не обитает на Феронии. У колонистов был впечатляющий справочник местных видов, однако ни один из них на такое не способен.

– Колонисты могли знать не все. Помнишь, как было на Хионе? Прошло пятьдесят лет, прежде чем до людей добрался опасный вид.

– Помню, – подтвердил Триан. – Но тогда нападение фьюзов было не таким быстрым, хотя дело тут даже не в этом. На Феронии люди жили дольше, получили земные технологии, у них была развитая система безопасности. Это значительно снижает вероятность того, что они просмотрели потенциально опасный вид.

– Но не исключает ее.

– Нет, ее исключает другое. Если бы речь шла только о появлении нового вида, еще можно было бы рассматривать версию про случайность и недостаток знаний о планете. Но на Феронию обрушились тридцать три несчастья одновременно. Скорее всего, диверсия.

– Вот такая? С массовым убийством? С эвакуацией всего населения?

– Это возможно.

Это действительно было возможно – но очень трудно и дорого. На нечто подобное могли пойти разве что космический флот или Легион, но ни тем, ни другим это было не нужно. Планета и так принадлежала им! А кто остается? Кто вдруг спохватился и почему? Все ведь так долго шло хорошо… Характер диверсий намекал, что это было сделано изнутри – кем-то, кто прекрасно изучил колонию. Однако мог ли кто-то из своих устроить столь безжалостную резню? Убивать своих знакомых… детей убивать! С другой стороны, если нападение шло извне, как его организовали так быстро и грамотно?

– Бред какой-то, – прошептала Альда. – Бессмысленная тупая жестокость…

– Жестокость – да, но вот насчет бессмысленной и тупой я бы пока не торопился. Смысл нам мешает понять недостаток знаний. Возможно, тут все очень логично.

– И что ты предлагаешь?

– Ждать, – просто ответил Триан.

– Чего? Смерти?

– В том числе и ее. Если это сделало животное, оно вполне может быть поблизости. Оно затаилось, когда исчезли люди, но, заметив нас, может высунуться. А еще ждать того, что обнаружат остальные. Зная больше о том, что было сделано и как, мы быстрее поймем, кто за этим стоит.

Альду не слишком радовала перспектива ловить чудовище на себя, однако отказываться она не собиралась. Если оно снова явится, это к лучшему, они смогут поймать его и изучить. Оно, конечно же, не убьет их – не сумеет просто, только не при их способностях.

Впрочем, фермер тоже в это верил до последнего. А потом не стало никакого фермера.

* * *

Жизнь была для Эстрид Ингиторы лучшим учителем. Строгим – но мудрым, с детства готовившим к худшему и позволяющим остаться сильной. Эстрид верила, что это помогло. Многие сломались после половины тех испытаний, которые выпали на ее долю.

Она стала изгоем задолго до Легиона… Она была такой, сколько себя помнила. Официально внешность не имела значения. Внимание к внешности было пережитком прошлого. Однако Эстрид пришлось на собственном опыте убедиться, что красивые слова почему-то порой очень далеки от реальности.

На нее всегда смотрели с опасением и непониманием. Взрослые – украдкой, и они натужно улыбались, если она перехватывала их взгляд. Дети были куда честнее. Они рассматривали ее открыто, сначала с простым любопытством, позже – с нарастающим раздражением. Они не понимали, что она такое. Они инстинктивно чувствовали, что их родители тоже выделяют ее как нечто особенное. Им это не нравилось.

Эстрид потребовалось время, чтобы разобраться, что не так. Она жила внутри этого тела и не понимала, что в нем особенного. Конечно, она то и дело оказывалась перед зеркалами, видела, что отличается от братьев и сестер. Ну так что с того? Подумаешь, цвет… У нее было две руки, две ноги, голова… Эстрид была не хуже других, она не чувствовала себя дефективной.

Но оказалось, что право быть другой признавала за собой только она. Дети учились дразнить вскоре после того, как учились говорить. А она наловчилась обороняться: могла закричать на обидчиков, могла толкнуть, Эстрид давно уже ничего не боялась. Это делало ситуацию не лучше, а хуже. Оказывается, тому, кого ты побил в честной драке, особенно приятно дразнить тебя издалека.

Когда ее неожиданно выбрал Легион, Эстрид надеялась, что теперь-то у нее начнется новая жизнь. Это ведь элита специального корпуса, секретная организация, здесь все должны быть особенными! На фоне предвкушения, которое дарили такие возможности, Эстрид даже не успела обидеться на своих родителей, которые обрадовались возможности ее отдать. Но она все запомнила.

Вот только Легион не был похож на тот рай, который она успела вообразить. Дети там оказались самые обычные, тоже умевшие дразнить ее. До перевоплощения она оставалась человеком, которому требовались очки с большими диоптриями, у которого были проблемы с зубами, кожа которого при первом же выходе на солнце покрывалась темно-красными пятнами. Дети все это замечали. Эстрид не прощали то, что не было ее виной. За годы учебы у нее появилось немало прозвищ, самым безобидным из которых было «моль бесцветная», а