считал невозможным отделить факты объективные от субъективных, т. е. обстоятельства дела от соображений присяжных. Здесь на первый план выступает вопрос о правосознании присяжных, которое проявляется в отношении к доказательствам преступления, к его составу и наказуемости. «Присяжные ведают вопросы права, относительно которых суд присяжных действует самостоятельно, воплощая в вердикте свое понимание о необходимости охранять то или другое благо, а следовательно, и свое толкование и применение закона» (с. 584). Главным критерием для присяжных является факт соответствия или несоответствия данного деяния нравам среды, в которой жил и действовал подсудимый. К такому выводу приходит Бобрищев-Пушкин.

«Одним из главных оснований оправдательных приговоров, кроме невыгодных условий постановки дела на суде, является несоответствие уголовных законов действительной жизни, т. е. с жизненным воззрением членов общества, призванных выражать их» (с. 614). Результаты правосознания присяжных надо принимать как социальные факты, с которыми приходится считаться: действует неписаный кодекс. «Изучая правосознание присяжных, мы входим в какую-то своеобразную область, по-видимому, самозванных законодателей» (с. 37).

В отношении к социальному составу присяжных и их приговорам по однородным уголовным делам выяснилось, что строгостью отличались приговоры присяжных, среди которых было большинство интеллигентов или же на весь состав один интеллигент. В последнем случае он явно становился лидером и вел за собой остальных. Более строгими были суды присяжных в Петербурге и Москве, менее строгими — провинциальные. Поведение юристов, оказавшихся в составе присяжных, вызвало удивление самого автора-юриста. Зная законы, они, казалось бы, должны были прилагать усилия, чтобы приговоры присяжных следовали правовым нормам. Однако опыт показывал, что, несомненно лидируя в группе присяжных, юристы, будучи не только свободными от выполнения своих обязанностей, но и неконтролируемыми в своих решениях, действовали вопреки этим нормам. Знание правовых норм в условиях их работы в качестве присяжных заседателей не означало принятия этих норм. Юрист, участвовавший в судебном процессе в качестве присяжного заседателя, заявил: «Я сам не понимал, что со мной сделалось: я, защитник по профессии, в силу только перемены места в той же судебной зале сразу стал на совершенно новую точку зрения; при рассмотрении некоторых дел мне казалось странным, о чем хлопочут и защитник, и прокурор; ведь дело ясно, виновность несомненна, как можно отпустить подсудимого? С этого положения меня не сбивали самые хитрые доводы защиты, напротив, их искусственность казалась мне очевидной до неловкости, и я с ужасом спрашивал себя, неужели я бы то же самое говорил в роли защитника?» (с. 16). Далее тот же юрист, оказавшийся в группе присяжных, отметил, что он «чувствовал себя, несмотря на привычку к судебному следствию, потерянным в обстоятельствах дела, с которым ознакомился только по чтению обвинительного акта», и он опровергал мнение многих судебных работников о бесполезности прений.

Вопрос о правовых нормах в действии суда присяжных на основании исследования Бобрищева-Пушкина приобретал общее значение. Можно было наглядно убедиться, что подсудимые, совершившие преступление, каравшееся по закону достаточно сурово, оправдывались присяжными. Причем оправдательные приговоры по делам определенной категории выносились разными составами присяжных в различных судебных округах. Как правило, отвергалась виновность в формально поставленных обвинениях. Нарушение какого-либо закона само по себе в глазах присяжных недостаточно для осуждения. Например, подлог, совершенный для превращения себя в законного сына с согласия отца, признается ненаказуемым. Преступления, получившие название преступлений против системы, обычно не вызывали обвинительного приговора. Подлоги в актах правительственных — разного рода справки волостных правлений, послужные списки, присвоение прав состояния и т. д., подделки документов — обычно оправдывались, если они не приносили кому-либо вреда. Присяжные признавали такие действия безвредными, чисто формальными преступлениями против системы. Преступления против системы признавались преступлениями и карались присяжными в тех случаях, когда они имели действительно противообщественный характер, т. е. причиняли вред обществу.

Другая категория дел — дела о кражах — рассматривалась на суде присяжных в пользу обвиняемого в тех случаях, когда выяснялись крайность его положения и отсутствие средств к жизни. «Мы имеем дело с могущественным фактором, который на суде присяжных совершенно законно, как фактор социологический, все шире и шире проявляет свою деятельность… Общим правилом можно считать, что крайность всегда признается, когда есть к этому малейшие фактические основания», — пишет Бобрищев-Пушкин (с. 481). Состояние нужды квалифицируется присяжными как состояние крайней необходимости. Отмечается еще такая особенность: несовершеннолетние по большей части приговариваются к наказанию и им отказывают в снисхождении. Такое расхождение в оценке делается из педагогических соображений: для помещения детей и подростков в исправительные заведения.

Как правило, оправдывались подсудимые, жившие по чужим паспортам, скрывавшиеся от царских властей по тем или иным причинам, но не совершавшие тяжких преступлений. Далеко не всегда признавались виновными те, кто обвинялся в служебных преступлениях. Мотивом такого решения бывали соображения о том, что проступок явился вынужденным в служебных условиях. В делах крестьянских — тяжбах о земле, столкновениях с помещиками и т. п. — решение нередко было в пользу обвиняемых. Государственные правовые нормы оказывались неприемлемыми. И это происходило в обстановке, когда в присяжные избирались лица с определенным имущественным цензом.

Была замечена одна подробность — вывод о зависимости решения группы присяжных от последовательности слушания судебных дел в течение заседания, вернее сказать, о влиянии предыдущих решений на последующие, принятые в течение рабочего дня. Решение, к которому приходили присяжные по первому делу — оправдание или осуждение с теми или иными оговорками, — влияло на решение последующих дел, имевшихся в повестке данного дня. Никакого другого объснения этой зависимости, кроме как создание коллективного настроения и воздействие его на всю работу группы присяжных, нельзя дать.

Учитывая результаты анализа судебной практики присяжных, Бобрищев-Пушкин давал ряд рекомендаций юристам. Среди них было и указание на значение напутствия председателя суда присяжным, на тщательность подготовки дела к слушанию и учета при этом личного состава присяжных, их взаимооценки, особенностей их восприятия доказательств, показаний свидетелей, на роль старшин как официальных руководителей присяжных и неофициальных руководителей, смену их (иначе говоря, об официальных и неофициальных лидерах).

Оригинальное по своим задачам и методу изучение опыта работы судов присяжных, проведенное Бобрищевым-Пушкиным, явилось конкретным социологическим, социально-психологическим и психологическим исследованием работы присяжных.

Вопрос о психологическом исследовании в уголовном суде был поставлен юристами сразу же после введения судебной реформы. Однако возникал другой вопрос: кто же возьмется за эту задачу? Врачи-психиатры, которые первыми начали экспериментальные психологические исследования и читали курсы психологии на медицинских факультетах, осуществляя судебно-медицинскую экспертизу, касались и состояния психики подсудимого, его вменяемости, разрабатывали положение о том, какие показания дают основание для того, чтобы считать лицо, совершившее преступление, ответственным за свои поступки или квалифицировать его как невменяемого.

На основании тридцатилетнего опыта работы судов присяжных Л. Е. Владимиров