привести мир в состояние более-менее устойчивого равновесия. Растерянно потер ладонью лоб, надеясь, что от свербящей боли в висках голова его не расколется сей момент, как гнилая тыква.

— Т-ты, Гарх… Откуда ты здесь вз… взялся?

Гарх смотрел на него с раздражением:

— Я-то? Со мной-то как раз все ясно: я всего-навсего намеревался тут немного вздремнуть, уверенный, что уж здесь-то меня никто не побеспокоит. А вот кто тебе позволил сюда войти?

— Так это ты здесь… хозяйничаешь? Дверь была приоткрыта… — Орк запнулся. Поднял с пола оброненную со стола шкатулочку и то, что из неё выпало. Это был маленький неказистый обломок на кожаном шнурке, выкованный из какого-то неведомого Гэджу темного металла с серебристым отливом. На его поверхности с трудом угадывалась полустертая насечка — не то символ, не то затейливая руна… вернее, половинка руны. В первую секунду орк испугался — ему показалось, что амулет разбился только сейчас, при падении — но нет: излом был старый, потускневший от времени, да и второй половинки странного творения поблизости не наблюдалось.

Приходя в себя, Гэдж сидел на лавке, поджав ноги, вертя в пальцах странную вещицу и разглядывая её так и этак.

— Что это? — спросил он вполголоса, адресуясь скорей к самому себе, чем к кому бы то ни было, и не очень-то рассчитывая услышать ответ. Но Гарх, секунду помолчав, все-таки снизошел до краткого пояснения:

— Твое приданое, надо полагать. — Нахохлившись, ворон обеспокоенно изучал собственные лапы, в особенности — коготь, который сломал час назад, безуспешно пытаясь вскрыть в подвале бочонок с солониной.

— Какое… приданое?

— Харр! Эту штуку Бальдор приволок в Изенгард вместе с тобой пятнадцать лет назад, чтобы предъявить Саруману… Разве старик не говорил тебе об этом?

— Нет, никогда не говорил… Наверно, не придавал этому значения? А что это такое, Гарх?

— Ну, наверно, какой-нибудь оберег, который твоя мамаша повесила тебе на шею, чтобы защитить тебя от бед и болезней — у вас, у орков, очень сильны подобные глупые обычаи. Темный народ, что поделаешь!

Гэдж совсем не приветствовал, что его сородичей почитают тёмным народом, но, не желая спорить с Гархом (которого, сказать по секрету от почтенного ворона, самого считал весьма тёмным и недалеким), промолчал. Рука его дрогнула: этот амулет когда-то принадлежал его матери… Гэдж много отдал бы за то, чтобы увидеть и узнать своих настоящих родителей, и втайне (втайне даже от Сарумана!) частенько мечтал встретиться где-нибудь в горах со своими сородичами-орками, ибо, признаться, ему уже порядком надоело быть не таким, как все — хотелось, в конце концов, оказаться своим среди своих. Саруман не скрывал от своего воспитанника обстоятельств его появления в Изенгарде, но мало и неохотно рассказывал об орках как таковых, даже как будто старался избегать этой темы, при первой же возможности переводя разговор в другое русло. Единственное, что Гэджу было известно о своем происхождении наверняка — это то, что племя, из которого он родом, обитает где-то севернее, на диких пустошах и в потаенных долинах Туманного хребта, или, возможно, в ещё более далёких и суровых краях, в Серых горах, расположенных у истоков Андуина.

Увы, у людей сородичи Гэджа были явно не в чести. Гэдж не мог не чувствовать этого по брезгливо-натянутому отношению к себе, по мимолетным косым и неприязненным взглядам, по словечкам, роняемым у него за спиной, по той настойчивости, с которой учитель советовал ему не выходить из долины Нан-Курунир. Он разыскал в библиотеке Ортханка множество книг, прямо или хотя бы косвенно упоминающих об орках, но и в них не нашел ничего утешительного. Авторы, за редчайшим исключением, сходились в одном: орки (а также их «младшие братья» гоблины) грубы, безнравственны, невежественны и неразвиты, по причине чего и враждебны всему остальному миру, а их дикарское, руководствующееся постыдными животными законами общество рано или поздно обречено на бесславное вымирание. Читать подобные откровения было мучительно, горько и стыдно, а уж принимать их на веру, несмотря на безусловную весомость и надежность источников — и вовсе никак невозможно… Ладно, сказал себе Гэдж, разглядывая амулет, уютно покоящийся у него на ладони, другие могут думать на счёт орков что угодно — ему, Гэджу, это нисколько не помешает верить, что его матушка всё-таки любила его, раз отдала ему эту маленькую и неказистую, но, по её мнению, истинно волшебную вещицу, призванную защитить крошечного сына от бед и опасностей огромного, неизведанного и, увы, очень часто враждебно настроенного мира.

— Ты далеко собрался-то, парень?

— Что?..

Оторванный от своих мыслей, Гэдж поднял глаза — и вновь наткнулся на пытливый, изучающий взгляд Гарха. Ворон, склонив голову к плечу, смотрел на орка пристально и настороженно, будто на причудливую шкатулку с секретом, пытаясь угадать, что спрятано внутри. Безмолвие, воцарившееся в горнице, неприятно давило на уши; слышно было, как где-то в кузнице, далеко внизу, гулко и размеренно бьёт молот по наковальне, и в тишине утра отчетливо возносились к небесам звонкие металлические удары.

Как можно более небрежным тоном Гэдж поинтересовался:

— Саруман запретил мне бродить по окрестностям?

Взгляд ворона стал еще более подозрительным:

— К сожалению, не запретил. Он всего лишь высказал пожелание, чтобы до его возвращения ты не покидал пределов Изенгарда. Но пожелания учителя для тебя, конечно, ровным счетом ничего не значат… Я прав?

— А ты-то с какой радости так об этом печешься?

— Старик велел мне за тобой приглядывать — по мере сил, разумеется. Рассказать тебе, что ли, старую сказочку про мышонка, улизнувшего из норки и угодившего аккурат в кошкины лапки? — Напустив на себя вид строгий и назидательный, Гарх важно прохаживался по краю стола, время от времени останавливаясь, чтобы чинно покивать головой и мельком полюбоваться на свое отражение в ближайшей стеклянной колбе. — Между прочим, ты можешь сколько угодно бродить по парку, ага?

— Само собой, — буркнул Гэдж. — Если бы ты обращал внимание еще на что-то, кроме себя, Гарх, то уже давно понял бы, что именно это я и намереваюсь сделать. — Поставив шкатулочку обратно на стол, он поднялся, подхватил сумку, валявшуюся на полу, повернулся на пятках и, решив не продолжать бесполезного спора, направился к двери.

— Надо же. Какая похвальная кротость и послушание! — сипло прокаркал Гарх ему вслед.

— Что опять не так, старый кляузник?

— Раз уж ты идешь в парк, то, я полагаю, тебе вовсе не понадобится оружие и котомка с дорожными припасами, верно? Почему бы тебе не оставить все это добро здесь?

Гэдж остановился.

Посмотрел в окно, но там не было ничего примечательного: ясно голубело чистое весеннее