Шрифт:
Закладка:
Когда французский посланник Рене Савари впервые приехал в Санкт-Петербург в июле 1807 года, его встретили с раздражением и не предоставили никакого жилья, так что ему пришлось устроиться в гостинице, которой владел француз. В течение следующих шести недель никто, кроме Александра, не приглашал его ни на какие публичные мероприятия. Его поразило, с каким неодобрением относились к царю молодые дворяне и сколь значительную роль в формировании общественного мнения играли представители Великобритании: все, и в особенности купцы, были недовольны нарушением налаженных торговых связей с Британией. Александр держался с послом своего грозного союзника очень учтиво, но публика единодушно игнорировала его. Как сказал немецкий дипломат американскому послу Джону Куинси Адамсу, «на одной стороне император и [министр иностранных дел Румянцев], а на другой – все остальное население» [Adams 1970: 69][107]. В течение зимы после заключения Тильзитского мира в Петербурге устраивалось необычайно много балов, с помощью которых император надеялся поднять настроение публики и примирить ее с французским послом, но из этого ничего не вышло. Новым послом, сменившим Савари, был Арман Коленкур. Александр принял его с особым почетом, но остальные бойкотировали его так же, как и Савари. Когда в начале 1809 года Петербург посетила прусская королевская чета (незадачливые союзники России в кампании 1806–1807 годов), общество в пику Коленкуру приветствовало их с подчеркнутым гостеприимством. Такую же нарочитую симпатию все выказывали испанцам, ведущим партизанскую войну против Наполеона: многие видели в ней прообраз будущей «народной войны» с французами [Дубровин 1898–1903, 8: 480–482; Доделев 1972].
Всеобщее недовольство нарастало. Весть о возможной женитьбе Наполеона на сестре Александра Анне Павловне была воспринята кисло, так как жених публику никак не устраивал. Когда же выяснилось, что французский император женится на австрийской принцессе Марии-Луизе и что параллельно с Романовыми он вел матримониальные переговоры с Габсбургами, русские были вдвойне оскорблены[108]. К этому добавлялись крестьянские волнения, экономические неурядицы, связанные с набором в крестьянскую милицию в 1806–1807 годах, разрыв торговых связей в результате континентальной блокады и инфляция, вызванная бюджетным дефицитом[109]. Создать образ Наполеона-Антихриста оказалось легче, чем отказаться от него. На одной из почтовых станций в российской глубинке висел портрет, напоминающий Наполеона. Почтмейстер объяснил, что портрет нужен ему для того, чтобы опознать и арестовать негодяя, если тому вздумается проехать через его станцию под вымышленным именем или с фальшивыми документами [Дубровин 1898–1903, 1:507–508].
Роптали даже некоторые члены императорской семьи. В жизни Александра особую роль играли три женщины: его мать Мария Федоровна (вдова Павла I), его жена Елизавета Алексеевна и его сестра Екатерина Павловна. И это не удивительно: если при решении государственных дел царя окружали одни лишь мужчины (Шишков, Державин и все прочие), то неофициальную атмосферу аристократических салонов создавали в первую очередь утонченные культурные женщины, а двор был первым салоном в столице. Кроме того, женщины играли активную роль в религиозной жизни светского общества, что имело немаловажные политические последствия.
Мария Федоровна придерживалась консервативных убеждений, обладала сильной волей и открытым характером; она вела безупречный образ жизни и любила вмешиваться во все происходящее. Как заметил Савари, если Александр I избегал роскоши, то вокруг его матери «все цвело с пышностью истинного русского двора. Даже мельчайшие детали частной жизни подчинялись этикету» [Savary 1890: 403]. Притом что Мария Федоровна была женщиной высокообразованной, ум ее был довольно ограничен и неглубок. После убийства Павла в 1801 году она пыталась какое-то время стать его преемницей, но затем уступила трон старшему сыну. Из-за немецкого происхождения и слабого владения русским языком она была неподходящей кандидатурой на роль лидера русских консерваторов-патриотов, но, насколько известно, она выступала против назначения Чарторыйского министром иностранных дел, способствовала его смещению с этого поста и не одобряла поездку Александра в Эрфурт – как и его брат Константин[110]. Мария Федоровна тщательно налаживала связи с аристократией, выбирая друзей из самых знатных семейств, среди которых было много противников союза с Францией. Савари сообщал в Париж, что «знатные особы Санкт-Петербурга в обязательном порядке бывают по крайней мере раз в две недели при дворе вдовствующей императрицы, и, хотя она живет в двенадцати лье от города, это их не смущает, и они возвращаются домой уже за полночь». Император обедает с матерью дважды в неделю, добавляет Савари, и часто ночует у нее [Savary 1890: 404][111].
Супруга Александра, немка Елизавета Алексеевна, жившая с ним врозь, крепко привязалась к России и, в отличие от своей свекрови, говорила по-русски хорошо и интересовалась русской культурой. Савари считал, что у нее «острый ум и здравые суждения», но замечал также, что «в жизни ее нет никакой пышности и мало веселья», «она не ладит с вдовствующей императрицей и давно уже не живет с мужем» [Savary 1890: 402–403]. Несмотря на то что Елизавета Алексеевна находилась фактически в изоляции от царской семьи, у нее были друзья среди видных фигур: сенатор Потоцкий, Голицын (обер-прокурор Святейшего синода и друг детства Александра I), члены Негласного комитета Чарторыйский и Строганов[112]. Чувствуя себя одиноко, она тем не менее поддерживала мужа в его попытках подружиться с французами, хотя ей самой это претило[113]. Судя по ее частым письмам к матери, одинокая и чувствительная императрица не могла удержаться от того, чтобы не отозваться с презрением о Марии Федоровне, которая «с избытком тщеславия, побуждающего ее при первой возможности подольщаться к обществу и напрашиваться на грубую лесть, <…> разыгрывает из себя лидера фронды, и все многочисленные недовольные так и вьются вокруг нее». О своем плохо воспитанном и вспыльчивом девере она писала: «…говорят, что за спиной брата великий князь Констанин поносит все, что было сделано и делается Александром. <…> Зная, насколько он лжив и вероломен, я верю этому». Среди близких родственников ее мужа была и увлекающаяся политикой великая княгиня Екатерина Павловна, младшая сестра Александра (в 1807 году ей исполнилось всего 19 лет). «Она пошла не по той дорожке, – писала Елизавета, – потому что копирует взгляды, поведение и даже манеры ее милого братца Константина. Такой стиль поведения не годится даже для женщины сорока лет, не говоря уже о девятнадцатилетней девушке» [Николай Михайлович 1908–1909, 2: 256–257][114].
Екатерина была яркой личностью, обаятельной и пылкой, и даже хорошо говорила и писала по-русски, что было необычно для особ ее социального положения. Она была близка с Константином и разделяла
