Шрифт:
Закладка:
Но апогей счастья для императора наступил 20 марта 1811 года, когда на свет появился сын, нареченный Наполеон Франсуа Жозеф Шарль и получивший титул Римского короля. После этого события Наполеон возродил некоторые из своих старых привычек, завтракал один, больше работал, но все еще тянул с тем, чтобы возглавить армию в Испании, где французы безнадежно увязли. Он работал медленнее и тратил больше времени на такие пустяки как придворный этикет и одежда, проявляя временами натуральную блажь. Император вновь возобновил беспорядочные случайные связи. Приведем здесь слова писателя Стендаля:
«Говорят, будто он хотел обладать и через посредство своего камердинера Констана действительно обладал почти всеми женщинами своего двора. Одна из них, незадолго перед тем вышедшая замуж, на второй день после своего появления в Тюильри говорила своим приятельницам: «Боже мой, что нужно от меня императору; я получила приглашение явиться к восьми часам в его личные покои». Когда на другой день дамы спросили ее, видела ли она императора, она залилась краской.
Император, сидя за столиком при сабле, подписывает указы. Дама входит; он, не вставая, предлагает ей лечь в постель. Вскоре после этого он с подсвечником в руках провожает ее и снова садится читать, подписывать указы. На самое существенное в свидании уходило не более трех минут. Иногда Наполеон предлагал даме снять рубашку и отсылал ее, не сдвинувшись с места».
Впоследствии доброхоты, целенамеренно пытаясь склонить Марию– Луизу отказаться от мужа, уверяли ее, что он заполучил всех ее фрейлин за вознаграждение в виде шали, причем ее статс-дама, герцогиня де Монтебелло, якобы, потребовала три. В этом можно усмотреть некоторое преувеличение, но более серьезным является свидетельство, приведенное историком Андре Кастело, цитирующего отчет прусского генерала Вальбурга-Трушесса, одного из союзнических комиссаров, который сопровождал низложенного императора на остров Эльба. По утверждению Вальбурга-Трушесса, Наполеон страдал «любовной болезнью, от которой лечил себя прямо на глазах своих вынужденных попутчиков. Когда личного врача императора спросили об этом, он ответил, что его пациент заразился в Париже прошлой зимой».
Время от времени Наполеона в Тюильри тайно навещала Валевская, проживавшая в Париже в очень милом особнячке, снятом для нее. Она приводила с собой сына, ибо отца очень интересовали его успехи, для развития которых были созданы все условия. Матери положили пенсию в 20 тысяч франков в месяц, предоставили ложи во всех театрах. Хозяйство в ее доме было поставлено на широкую ногу, стол всегда накрыт для соотечественников, она также часто выезжала в свет, наряжалась по последней моде (ходили слухи, что в ее гардеробе насчитывалось 150 платьев), позировала знаменитым художникам, путешествовала на курорт в Спа. Мария нередко уезжала в сельскую местность, где ее родственница, княгиня Теодора Яблоновская, снимала замок Бретиньи, превращенный ею в настоящий центр патриотической агитации. Там регулярно устраивались собрания польской колонии, члены которой по такому случаю украшали одежду каким-нибудь предметом бирюзово-малиновой расцветки, национальных цветов Польши.
Наполеон явно заботился о судьбе своего бастарда. По легенде, когда княгиня Яблоновская спросила его о будущем Александра, он ответил:
– Сие есть дитя Ваграма, он будет королем Польши!
Но, после рождения Римского короля, в угоду которому вновь были сделаны изменения на карте Европы, император занялся более прозаической стороной обеспечения побочного сына. 5 мая 1812 года он издал указ, согласно которому Александру был пожалован титул графа и создавался наследственный майорат из земель в Неаполитанском королевстве, приносивший доход в 170 тысяч франков в год, которым до совершеннолетия сына могла пользоваться его мать. По достижении же совершеннолетия Александр должен был выплачивать ей пенсию в размере 50 тысяч франков. Любопытен герб, дарованный новому графу: занесенный меч, эмблема графов, получивших титул за военные заслуги, золотая колонна из герба Колонна-Валевских и обвязанный вокруг нее серебряный платок из герба Лончиньских. После подписания этого указа Мария окончательно решила привести в порядок свои дела, ибо была замужней дамой и долги ее супруга угрожали поглотить теперь ее собственные средства.
Она вскоре отправилась в Варшаву, где в августе того же года решением варшавской консистории и суда подозрительно быстро был официально расторгнут ее брак с паном Валевским на основании того, что в свое время был заключен по принуждению – этот факт подтвердил ее старший брат. В результате судебного решения Мария получила половину имущества мужа, которое, невзирая на обременявшие его долги, все-таки было весьма значительным.
В разгар русской кампании Мария будто бы неоднократно пыталась получить разрешение приехать в Москву, но ей в этом упорно отказывали. 1 января 1813 года она вместе с сыновьями вернулась в Париж, где вела светский образ жизни, появляясь в роскошных туалетах на приемах во дворце Тюильри. Париж по приказу Наполеона, старавшегося прикрыть свой разгром в России – 29 декабря маршал Бертье сообщил ему, что Великой армии более не существует, – буквально накрыла волна балов, приемов, празднеств. Мария также регулярно наносила визиты и в замок Мальмезон, ибо Жозефина после второго брака Наполеона стала «относиться к мадам Валевской с большим благорасположением…Она делала ей подарки и одаряла ребенка, который чертами весьма напоминал императора».
За Марией начал усиленно ухаживать генерал, граф Филипп-Антуан д’Орнано, молодой и очень привлекательный, потомок старинного корсиканского рода и дальний родственник Бонапарта. Это чисто личное событие происходило на фоне протекавшего в муках заката Империи. Когда Наполеон вел переговоры с князем Меттернихом о заключении мира и речь зашла о русской кампании, император заметил, что «человек, подобный мне, не особенно заботится о жизнях миллиона человек», в высшей степени бестактно добавив, что для сбережения французов в Великой армии он «пожертвовал поляками и немцами – только тридцать тысяч французов были потеряны из трехсот тысяч человек», в ответ на что Меттерних был вынужден напомнить собеседнику, что является немцем.
В конце концов,