Шрифт:
Закладка:
— Дети мои, жители славного Лисгорода, буде здравы!
— Здрав буде, княже! — нестройно ответили люди.
— Каждый из вас, знамо, слышал, что взял я в жены дочь народа степного, “людей огня”, единственную сестру Великого Хана Баяра. Вот же она, приветствуйте вашу княгиню! — и рукой на Листян указал.
Народ приветствовал ее вяло. Так, тихонько погудели, подкинули в воздух пару шапок. Ну и ничего, не больно-то и мечталось.
— Сегодня княгиня моя будет лисице представлена, и коли примет ее зверь града нашего, будем пировать и радоваться!
“А коли не примет? — мелькнуло в голову у Листян. — Погонят меня метлою поганой?”
Но страшно ей уже не было, было жарко и почти даже весело. Голова под тяжелой шапкой чесалась, по спине стекали струйки пота, солнце било в глаза, заставляя жмуриться. И без того глаза у нее узкие, не такие, как у моров, а теперь, наверное, и вовсе она кажется им уродливой. Да поди еще покраснела вся от жары. Обидно было предстать перед горожанами некрасивою.
Между тем мальчишка какой-то поставил на деревянный настил большую клеть, дверцу приподнял, а сам в сторону отпрыгнул. Из клети тут же высунула длинную мордочку самая настоящая, живая лисичка.
Чудо что за зверь, красоты удивительной! В степи лисы мелкие, песочного цвета, с большими ушами и короткой шерстью, а эта была совсем другой: огненно-рыжей (совсем как волосы у Нарана, вот не к месту вспомнила его совершенно), с белой грудкой, пушистая невероятно и с хвостом толстым, тоже — с белым кончиком. Сама крупная, размером, пожалуй, с собаку.
Вот ты какой, зверь ее новой родины!
Принюхиваясь, лисица грациозно прошлась по помосту. Людей она не боялась совершенно, видно, была ручною. Подошла и к Листян, носом ей в подол ткнувшись. Девушка, зверей обожавшая, не утерпела, присела на корточки и руку к пушистой протянула. Лисица руку благосклонно обнюхала, позволила себя погладить, а потом бесцеремонно запрыгнула к княгине на колени и прижалась к ее животу. Листян с наслаждением зарылась пальцами в прохладную густую шерсть. Приняла ее, знать, лисица.
Люди тоже это поняли, заорали радостно, шапки вверх кидать стали. Листян посмотрела на мужа: тот довольно улыбался. А вот лицо его старшего сына приветливым счесть было сложно: Данила Матвеевич явно злился. Ну что ж, придется ему это сожрать, да попытаться косточкой не подавиться.
— Волею лисицы, моим княжеским словом нарекаю тебя, жена, отныне, Лисяной Матвеевной!
Зверя у Листян быстро забрали, к глубокому сожалению обеих лисичек, саму ее поставили на ноги да повели обратно в палаты. На площадь катили бочку с вином, споро ставили деревянные длинные столы. За дальнейшим буйным весельем девушки наблюдали из окна терема. Народ пил, ел, смеялся и танцевал. По большей части тут были мужчины, но сидели за столом и несколько женщин: дородных, уже в возрасте, с подвязанными на головах по-особому платками.
— Это большухи, — пояснила Велеслава. — Вдовы да матери, дела самостоятельно ведущие. Вон там, в красном платке, рыбница Марфа Демьяновна. У нее несколько рыбных лавок да три артели, да несколько лодок. А вон та, большая, в шубе соболиной, Дояна Мраковна. Она мехами торгует.
— А чем Матвей Всеславович торгует? — спросила задумчиво Листян, то есть уже Лисяна.
— Жемчугом да диковинами всякими. Чудесами заморскими. У Матвея Всеславовича несколько кораблей имеются, они по морю ходят да торгуют на дальних берегах.
— Стало быть, богатый у меня муж?
— Один из самых богатых во всех морских землях.
— Ясно. А почему меня так назвали? Лисяной Матвеевной?
— Лисяной — имя твое на наш манер переделали, да уважение лисичке оказали. Уж очень вы славно подружились. А что Матвеевна — так ты теперь в семью князя Матвея вошла, его, стало быть, родственница. Будут тебя по мужу называть, тем самым и тебе почет оказывая, и его поминая. Ты не думай глупостей всяких, это честь — так называться.
— Да я и не думаю, — вздохнула Лисяна. — Что ж теперь… Раз уж нам на пир нет ходу, Велька, неси мне бумагу, чернила да перья. Буду грамотой заниматься, чего время зря терять? Не в окно же глазеть!
Хотя, конечно, вид из терема был хорош: весь город как на ладони, лес виден и серая лента реки, что огибала Лисгород на западе.
Отношение челяди к Лисяне Матвеевне разительно отличалось от отношения к Листян. Все домочадцы с ног сбивались, стараясь ей угодить. Не иначе, как Вольский отдал, наконец, свое распоряжение, или про беременность нежданную девки всем уже растрепали, непонятно. Да только нужды в охране больше не было. И в любую минуту для княгинюшки готовы были самые любимые ее лакомства: и творог с вареньем, и пряники медовые, и мясо, с овощами запеченное. Стоило только вслух пожелание произнести, как его спешили исполнить. Даже Матвей Всеволодович посмеивался, приговаривая, что коли лисица его жену полюбила, то и люди все любить должны.
Посмеивался, а в горницу ее по ночам наведывался каждый день. И только это и омрачало сказочную жизнь степнячки. Нет, не нравилось ей то, что здесь именовали супружеским долгом, а кохтэ называли “любовью”. Было противно, больно, постыдно. Закрывала глаза и терпела — велика была плата за почет и уважение людское. Счастье еще, что моры интимную жизнь никогда не обсуждали, даже женщины краснели и молчали, так что ничего не говорил своей холодной жене князь, а может, его и вовсе не волновало, что там она чувствует. Может, моры и не знают о том, что в постели можно не только детей делать, но и удовольствие получать?
И ведь не уезжал Вольский никуда, хотя Лисяне очень этого хотелось. Более того, стал зачем-то жену молодую сам учить арифметике, рассказывать о торговых делах, показывать, как заполняются домовые книги и ведутся сложные расчеты цены на товары, которые ему из-за моря корабли привозят.
— Смотри, Лисяна, — говорил он. — Купил мой человек этот ларец за пятьдесят серебряных колов (*кол – монета у моров). Привез издалека. Жалование ему нужно платить? Нужно. Корабль чинить нужно. Продовольствие, снасти, подорожные. Цена ларца выросла уже многократно. Не меньше, чем в пять раз. Ну-ка, сколько он стоить теперь будет?
— Двести пятьдесят колов, — бойко отвечала степнячка. — Стало быть, три золотых кола.
— Почему три? — удивляется старик. — Два с половиной ведь.
— Потому что половина золотой монеты — это глупость несусветная, — смеется Листян. — Да и три — число красивое. А лучше пять. Лавочнику платить нужно? Нужно. Налог в казну платить нужно? А ведь и прибыль тебе должна быть какая-никакая, иначе ради чего вообще торговать? К тому же ларец твой — единственный в землях моров. Здесь ни дерева такого нет, ни зверей подобных не видывали. Так и нужно, князь, считать: не пять мер брать, а десять. К тому же и расчеты проще.
Тонкие пальчики степнячки с нежностью обводят чудесную вещичку, искусно выточенную из красного дерева. На крышке ларца выложен бирюзою и золотом зверь небывалый, с четырьмя ногами, длинным носом и огромными ушами-лопухами. Судя по зубищам, из пасти торчащим, зверь сей опасный и хищный. Не иначе, как заморский мастер его и не видел никогда, поэтому и изобразил так забавно.
