— Баг, где ты научился ставить капельницы? — спрашиваю я примирительно. — Про медфак ты ничего не говорил.

— У меня мать болеет… Так, приготовься, сейчас будет больно. — Он сдувает со лба челку и вгоняет иголку внутрь.

Я охаю и ошалело смотрю на него.

Как же все это, черт возьми, двусмысленно…

— Сможешь закончить без меня? — Баг улыбается одной из тех дебильных улыбочек, которые обязательно имеются в арсенале каждого уважающего себя краша. Я замечталась, заигралась (и это было немудрено), а он просек. Провалиться мне, не сходя с этого места!..

— Пошляк!.. — ною я, но становится только хуже, потому что он делает вид, что не понимает намека.

***

23.00

«Дорогой дневник!

Не поверишь, но после лекарства мне реально стало лучше.

Баг объяснил, что нужно делать, когда закончится раствор, надел футболку, застегнул рюкзак и сказал, что ему пора валить, поскольку он не горит желанием огрести от моего отца.

Он — единственный из всего человечества — помог мне, возможно даже, спас от смерти, и я провожала взглядом его спину, беззвучно захлебываясь слезами.

Едва за ним закрылась дверь, я потянулась к телефону, вылезла в “Контакт” и вытащила Ято из черного списка. Гори оно все синим пламенем.

Применив инструктаж на деле, я успешно справилась с иголкой и ваткой, завернула использованную капельницу в газету и спрятала на самое дно мусорного мешка. Спокойно поспала до возвращения родителей, а вечером выползла из своей норы и с аппетитом поужинала вместе с ними.

От воспоминаний о сегодняшнем дне меня периодически выбрасывало из милого семейного разговора, и мама смотрела подозрительно и странно. Я знаю, мои глаза блестели, как у обдолбавшегося коксом наркомана, а крыша ехала от счастья.

Но сейчас, вот только что, Баг прислал мне новое сообщение. И этим сообщением попросту урыл.

“Эльф, ты — будущее, которое должно было стать моим, но не случилось. И никогда не случится. Красивое будущее. Береги его. Береги себя. И давай на этом остановимся”.

Эти разводы на странице — от моих слез.

Я точно не вывезу. Не могу больше».

Глава 19

25 марта, суббота

В грядущий понедельник начинаются весенние каникулы, и именно сегодня, в законный выходной, в нашем элитном зоопарке решили провести классные часы и финальный поход в столовку.

Не горю желанием показываться в школе, принимать похвалы учителей и терпеть назойливый интерес Мамедовой — за ночь та уж точно придумала, как высмеять мою игру на флейте, и сейчас наверняка не знает, куда пристроить свой зудящий от нетерпения зад.

Единственный плюс предстоящей вылазки — возможность проехаться в сто сорок пятом автобусе и встретить в нем Бага.

А мне очень нужно его встретить!

Чтобы подойти и расспросить о самочувствии. Поблагодарить за помощь, растормошить, наорать, потребовать объяснений.

Или же тихонько постоять в сторонке и убедиться, что он в порядке.

Умом понимаю: шанс увидеться с Багом призрачный, но все равно мечусь по квартире со скоростью звука — надеваю форму, подвожу веки и, на ходу дожевывая бутерброд и допивая чай, набрасываю парку.

Мои надежды окончательно хоронит папа — отлавливает за шиворот возле лифта и тащит к машине:

— Ребенок, ты куда? Я как раз на Ленина еду, доставлю в лучшем виде!

По дороге он всячески пытается перехватить мой взгляд, развеселить или, на худой конец, разговорить, а я застреваю на странной мысли, что и рада бы, но не могу пойти на контакт. Слишком многое скрыто за семью замками, и знакомство с моей настоящей сущностью родителей попросту убьет.

Не знаю, в какой момент между нами раскинулась чертова пропасть — скорее всего, она росла и ширилась несколько лет. А теперь стала непреодолимой.

Кисло улыбаюсь папе и отвожу глаза. Я всем сердцем его люблю, и свои секреты запрячу как можно дальше.

***

На классном часе Полина Викторовна вызывает меня к доске последней и приступает к экзекуции:

— Литвинова, спасибо за выступление. По итогам четверти тебе удалось удержать средний балл на уровне четырех и девяти, но, если негативные тенденции и дальше будут иметь место, я ничем не смогу тебе помочь…

В общем, переводя спич Полины на нормальный человеческий язык, если не перестану забивать на учебу, рискую по всем показателям скатиться в глубокую жопу, и вызволять оттуда меня никто не станет.

Отлично. Я подумаю об этом завтра. Или не подумаю, потому что мотивация на нуле.

Зорин одобрительно кивает — дескать, что и требовалось доказать, и меня разбивает изжога. К счастью, остальным одноклассникам на мою успеваемость наплевать.

Возвращаюсь за парту, складываю пожитки и собираюсь валить домой. Никаких вариантов, кроме как снова зависнуть в своей комнате — но теперь уже на целую неделю, — у меня нет, оттого сбор идет вяло и медленно.

Можно будет что-нибудь почитать. Или позалипать на второй сезон сериала. Только вот вторые сезоны всегда хуже первых, а на душе такая муть, что впору выйти на балкон и на весь двор заорать.

После той страшной фразы Баг ничего не писал. Его и в сети всю ночь не было…

Разглядываю сломанный карандаш и принимаюсь за привычное самобичевание: только я могла так испугать человека.

Только я могла неправильно истолковать сигналы, влюбиться и поставить его в неловкое положение.

А Баг молодец — догнал всю серьезность ситуации и сразу дал понять, что мне ничего не светило.

Я даже зауважала его: он же прав!

Он прав, и я ждала от него именно этого шага…

Но, черт, опять разучилась нормально дышать.

Падающий с потолка свет внезапно загораживает Алькина тушка. Вонь ее духов я узнаю из тысячи, поэтому не поднимаю головы:

— Чего надо?

Алька опирается на мою парту и барабанит наманикюренными пальцами по столешнице:

— Хикикомори![12]

— Ты пополнила свой словарный запас! Неужели? — Отмороженно скалюсь. — Не представляешь, как я за тебя рада, Аль!..

— Что, Литвинова, нос, гляжу, зажил? Ох, ох, только не вопи! — Она вскидывает руки. — Я ващет по делу.

— Ну?

— Браслетик твой… Где ты его взяла?

Ее неоновый ноготь поддевает кожаный ремешок на моей руке, и мне становится дурно. Над головой смыкаются стены. Реально. Я боюсь больше никогда не увидеть того, кто мне его подарил. Хотя, скорее всего, я и так его больше никогда не увижу.

— А тебе какое дело? — Я в упор смотрю в Алькины бесцветные, опухшие глаза. Она плакала или что?..

— Слушай, хикки, ты реально того… — гнусит Мамедова. — Чего ты агришься?