Пицца вполне удалась, и вскоре от нее остались только воспоминания и аромат на кухне. Энлилю достались кусочки сыра и ветчины.

— Теперь в хостеле работаю, — сообщила Инга. Она немного порозовела — спасибо пицце, но общее уныние никуда не делось.

— Это я знаю. А что тебя так расстраивает? Работа тяжелая? К тебе плохо относятся?

— Все как будто нормально. Но она беспросветная. Каждый день одно и то же. Так вообще забуду все, чему училась, а диплом останется только в рамку на стену повесить. Чтоб внуки любовались.

— Подожди отчаиваться. Вот увидишь, работа в хостеле может привести тебя туда, куда ты стремишься.

— Ну это вряд ли. Я этот хостел нашла совершенно случайно.

— Именно случайности и придают нашей жизни прелесть и остроту, — улыбнулся Николай Евграфович.

Глава 19. Энлиль и Гентский алтарь

Два часа ночи. Спать хотелось смертельно, так бы и прикорнуть на диванчике, но Инга стоически клевала носом за стойкой ресепшена. Она гнала от себя всякие мысли о диване, ибо даже коротусенький сон на нем мог стоить ей и этого места работы.

Господи, еще пять часов! Как назло, в хостеле убаюкивающе тихо: никто поспешно не просит вызвать такси до аэропорта, не бежит к выходу и не застревает впопыхах с чемоданом в дверях, никто даже не громыхает на кухне сковородкой, возжаждав позднего ужина.

Но, как выяснилось, Инга собралась возроптать на отсутствие движений совершенно напрасно. Послышались неуверенные шаги: кто-то спускался по лестнице. И перед стойкой возник мужчина, высокий, худой, если не сказать костлявый, с орлиным носом, выданным ему природой по ошибке, ибо в облике его ничего орлиного не было, и со светлыми волосами местами до плеч. В руках он держал холщевую сумку.

Он потоптался у стойки, вздохнул и произнес, словно последнее желание перед казнью:

— У вас нет большого пакета для мусора? Лучше черного.

— Сейчас посмотрю. Обязательно черный? Синий не подойдет?

— Лучше черный, — уныло повторил свою просьбу мужчина.

«Надеюсь ему не для трупа нужно?» — мелькнула тревожная мысль. Спать больше не хотелось. Инга отправилась к хозяйственному шкафу, соображая по дороге, звонить ли владельцу хостела или сразу в полицию, и как бы выяснить, зачем ему большой черный мешок среди ночи. Черный пакет нашелся.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил мужчина. — Мне для трупа нужно.

Инга почувствовала, как кровь прилила к голове, а сердце остановилось.

— А вам одного пакета хватит?

Зачем она это спросила? Ах, ну да: она отправится за вторым пакетом, вызовет полицию, будет рыться в шкафу, якобы в поисках пластикового мешка, и выйграет время.

— Хватит, — на этот раз решительно сказал мужчина.

Он взял пакет, уселся на диваничик, вынул из холщевой сумки объемистую стопку бумаг и бухнул ее на столик, потом развернул мешок и принялся рвать бумаги на мелкие клочки и бросать в пакет.

— Ничего, что я здесь расположился? В комнате я бы мешал спать.

— Да нет, пожалуйста. Может, вам кофе сделать?

Инга была почти счастлива, что ситуация разрешилась столь мирно: всего-то навсего человек решил избавиться от бумаг. Но почему начало было столь трагическим, и почему приспичило этим заниматься ночью?

Инга приготовила кофе и себе и с двумя стаканчиками приблизилась к месту трагического уничтожения таинственных бумаг. В основном это были листы с распечатанным текстом, но на некоторых виделись какие-то цветные изображения. Инге показалсь что-то знакомое. Не может быть! Гентский алтарь[15]! Она вспомнила, с каким восхищением слушала лекцию об этом живописном чуде и потом хотела блеснуть своими познаниями на экзамене. Но преподаватель понял, что эту тему она знает, и сухо сказал: «Достаточно, Можете отвечать на следующий вопрос».

Заинтригованная она поставила перед мужчиной пластиковый стакан с кофе и тоже присела на диван.

— Можно спросить, что вы рвете?

— Это труп. Труп моей диссертации, — мужчина грустно усмехнулся.

— Сегодня была зашита?

— Нет, слава богу до этого не дошло. Предварительное обсуждение. Думал закончить в этом году. Но теперь уже не закончу никогда, — и он с остервенением разорвал очередную порцию листочков и швырнул в пакет.

— Это ведь Гентский алтарь, если не ошибаюсь? Вы о Ван Эйке писали?

— И о нем тоже. Да что теперь говорить? Все мои размышления, идеи оказались неприемлемыми. Все раскритиковали.

— А что за идеи? — Инге стало жаль этого человека, и действительно заинтересовало, что еще нового он мог написать о всемирно известном алтаре, о котором написаны горы исследований.

— Это уже не важно.

— Почему? Если их не приняли на вашем вчерашнем заседании, это вовсе не значит, что они не будут интересны другим людям. Может быть дело вовсе не в идеях, а в том, что вы их изложили в неправильном месте?

Мужчина продолжал рвать страницы, уничтожая свой труд, но стал делать это медленнее.

— Вы думаете? Вы действительно полагаете, что мои идеи могут быть интересны?

— Конечно. Свет клином не сошелся на этом вашем собрании. А о чем идет речь в диссертации?

— Видите ли, меня всегда привлекала многослойность и парадоксальные соприкосновения в искусстве. Искусство народов, далеких друг от друга и географически и по времени, может неожиданным образом перекликаться. Например, оконная роза в готических храмах и буддистская мандала, старинные индийские фонарики и русские лампады. А когда наш мозг сталкивается с похожими предметами с совершенно разным смыслом, он сначала буксует, а потом может уразуметь, что реальность как торт «наполеон» который, как известно, имеет 256 слоев.

— Любопытно. И что же с алтарем? Что не понравилось ученому собранию?

— А то, что сопоставил идею поклонения Агнцу и буддистскую космологию.

— Ничего себе! И какая тут связь?

— Ну разве не видно? — изумился мужина. — Все же лежит на поверхности. В буддизме миры исчезают и появляются вновь. В христианстве мир вроде бы создан раз и навсегда. Но это только на первый взгляд. У Ван Эйка, посмотрите, ягненок, символизирующий, как известно, мистическое возрождение, рядом с ним фонтан, вода падает на землю и возрождает растения. А сам алтарь? — торопливо и несколько сбивчиво продолжал мужчина, — Сцена Благовещения? Она как бы застывшая, а через окно виден город, там бурлит жизнь. А когда распахиваются створки, открывается вид на огромную поляну с массой людей. Их внимание сосредоточено на ягненке, ни один не смотрит, что за границами поляны. А там видны бышни и шпили чудесного города, еще дальше в сине-фиолетовой дымке, как другие миры, просматриваются река, леса, горы. То есть реальность многоуровневая, она может открываться человеку в своей бесконечной глубине.

— Но чтоб увидеть это, нужно открыть