ты сразу полмиллиона получишь, машину купишь». Это тоже подействовало…

— А когда деньги обещали — как только явку с повинной подпишешь?

— Нет, уже после суда. Дескать, их жене отдадут.

— И ты подписал заявление?

— Да, подписал. После этого они меня отвезли обратно домой. Но сказали, чтобы я сильно не расслаблялся, чтобы уже к десяти часам явился туда, в управление, и оформил свою явку официальным образом. Ну я так и сделал.

— И с тех пор ты уже два дня сидишь в СИЗО?

— Ну да.

— Сколько народу в твоей камере?

— Никого нет. Меня в одиночку посадили.

— Вот как? Надо же, какая честь. Хотя понятно: им надо, чтобы ты не проговорился… Теперь скажи мне вот что, Иван: ты в тот день, шестнадцатого сентября, вообще-то на работу ходил?

— Да, я в смену дежурил.

— А что охранял?

— На проходной я был.

— А сколько длится смена?

— До девяти вечера, двенадцать часов. Только я до девяти не сидел. Где-то после обеда ко мне на пост пришел замдиректора Халилов, сказал, чтобы я собирался и шел домой. А завтра снова надо будет с утра выйти. Я, конечно, покряхтел: мне на другой день выходной полагался. Однако я спорить с начальством не привык. Надо выходить — значит, надо. И я пошел домой.

— В тот день, шестнадцатого, ты Кашкина видел?

— Видел, но только мельком. Утром его Толя Сергиенко на работу привез, я его через стекло машины видел. А потом он ближе к обеду вышел через проходную, сел в какую-то машину и уехал.

— В какую машину сел директор? Ты ее видел?

— Ну да, видел. Белый такой «Лексус». А номер я не запомнил. Помню только, что машина не нашего региона, а соседнего, Свердловского.

— Как выглядел Кашкин, когда в обед выходил с фабрики? Может быть, он был расстроен или встревожен?

Охранник на секунду задумался.

— Нет, не встревожен, а… озабочен он был чем-то, вот как, — сказал он. — Но ведь он часто так выглядел — озабоченным.

— Ты что-нибудь слышал о том, что директор ведет какую-то вторую жизнь? Что-то слышал о том, что он что-то скрывает?

— Нет, ничего такого я не знаю…

Гуров встал.

— Значит, на этом мы с тобой сегодня закончим, Иван, — сказал он. — Мое время вышло, мне только час давали. Теперь слушай меня внимательно. Если к тебе сегодня снова явятся майор Карманов или капитан Теребякин, будут требовать, чтобы ты подписал еще какие-то бумаги — ничего не подписывай. Требуй свидания с прокурором. Не с адвокатом, а с прокурором, понимаешь? В этом они не могут тебе отказать. И если получишь встречу с прокурором Сизовым или с кем-то из его подчиненных — расскажешь им правду. Расскажешь то же самое, что мне сейчас сказал. Что ты на охоте в тот день не был и директора не убивал. А если…

Тут загремел открываемый замок, дверь комнаты открылась, и в нее заглянул Семен Судейкин.

— Время вышло, товарищ полковник, — виноватым тоном произнес он. — Идти надо.

— Хорошо, — кивнул ему Гуров.

И, повернувшись к Забродкину, еще раз настоятельно произнес:

— Ничего больше не подписывай, понял? Мы с тобой еще увидимся.

И он за старшим смены вышел из комнаты и проследовал к выходу из тюрьмы.

Глава 10

Когда Гуров вышел на улицу, на ней не было ни души. И было все так же темно, словно и не прошло больше часа. Он вернулся к автобусу и постучал в дверь. За стеклом возникло заспанное лицо водителя Гуменюка. Он открыл дверь, и сыщик залез за пассажирское сиденье.

— Побеседовали? — коротко спросил водитель.

— Побеседовал, — так же кратко ответил Гуров.

— И куда теперь — в гостиницу? — спросил Гуменюк, включая мотор.

— Да, наверное, теперь можно и в гостиницу ехать. Но сначала нам нужно поговорить. Может быть, мы отъедем немного, где-нибудь встанем, чтобы не прямо под дверью тюрьмы, и побеседуем?

— Хорошо, поищем такое место, где можно побеседовать, — согласился Гуменюк.

Они отъехали несколько кварталов, водитель свернул на тихую улочку, притулился к обочине и выключил двигатель.

— Вот, слушаю вас, товарищ полковник, — сказал он.

— Сначала скажи, где пакет, который я оставлял? — спросил Гуров.

Водитель изобразил глубокое удивление.

— Какой такой пакет? — спросил он, и в его голосе откуда-то появился характерный кавказский акцент. — С золотом, что ли? Не было тут никакого пакета, дорогой. А если и был, так его, наверное, взял кто-нибудь. Очень даже простое дело — открыл дверь и забрал, пока я спал…

И, видя нахмуренное лицо сыщика, сказал уже другим, обычным тоном:

— В бардачке он лежит. Я убрал, чтобы на виду не валялся.

Гуров открыл бардачок, достал пакет. Подержал его в руках, раздумывая, что с ним делать, а затем положил обратно.

— Об этом тоже поговорить надо, — сказал он, объясняя Гуменюку свои действия. — Значит, слушай, капитан, какая у нас получается картина маслом.

И он рассказал отставному капитану полиции все, что сумел выяснить за день. Рассказал о заключении эксперта Бронштейна — что Кашкин был убит не в лесу, а в каком-то месте, где дорожки были покрыты кирпичной крошкой, и что обедал он в этот день сплошными деликатесами и пил дорогой коньяк. Сообщил о своей встрече с Катей Заикиной, о суммах, которые покойный директор тратил на эту девушку. Рассказал о встрече с прокурором Сизовым, об обещании прокурора оказать содействие в расследовании. Рассказал о своей беседе в СИЗО с охранником Забродкиным, о признании, которое тот сделал: о том, что он не убивал директора Кашкина, что его вынудили дать признательные показания. Рассказал о том, что за ним была организована слежка, от которой ему пришлось уходить, в результате пришлось бросить выданную ему полицейскую «Гранту» на стоянке в торговом центре. И под конец рассказал о содержимом пакета, найденного в тайнике в квартире Кати.

— Ты оказался прав, — заключил сыщик свой рассказ. — Кашкин действительно вел двойную жизнь, он где-то имел источник дохода, и очень большого дохода. В этом пакете, который сейчас лежит у тебя в бардачке, по моим оценкам, находится валюты примерно на сорок миллионов рублей. А кроме того, там лежат записные книжки, которые были для Кашкина чем-то вроде бухгалтерских книг, в которых он помечал свои доходы по месяцам и долговые расписки. Из всех этих находок следуют несколько вопросов. Вопрос первый: где этот источник доходов директора? Если предположить, что его смерть связана с этим местом, то вопрос можно сформулировать иначе: где это место, где подают к обеду черную икру, а дорожки посыпаны кирпичной