Шрифт:
Закладка:
— Слушай, Фрося, — сказал я. — Мне надо отлучиться.
— Я готова! — откликнулась она.
— Нет, ты не поняла… Мне надо одному отлучиться… Ну, интимное дело, поняла?
— У меня приказ.
— А у меня — жизнь, — парировал я. — И потом, я даже из подъезда выходить не буду. Поднимусь только в семнадцатую квартиру.
— В семнадцатую? — переспросила телохранительница и глаза, пылающие служебным рвением, потускнели. — Хорошо, но не более, чем на два часа. В двенадцать ноль-ноль я поднимусь туда сама.
— Договорились! — сказал я. — Двух часов мне хватит.
И я подмигнул ей. Мои намеки товарища Зудову не смутили. К десяти часам я переоделся и поднялся на третий этаж. Звонить в квартиру не пришлось — дверь была нараспашку, а из прихожей валил дым. Я даже подумал, что пожар, но оказалось, что просторная — не чета моей — четырехкомнатная квартира полна народу, половина которого, включая женщин, дымили, как паровоз. На меня, из-за дыма, наверное, поначалу никто не внимания не обратил.
Сборище в квартире худрука местного драмтеатра, который, к тому же, отсутствовал, напоминало скорее вечеринку в борделе, нежели светский раут.
Наконец, из облаков выплыла хозяйка, обняла меня длинными, обнаженными до плеч руками, с зажатым в пальцах мундштуком с сигаретой, и завиляла бедрами. Я даже не сразу догадался, что таким макаром она пригласила меня на танец. Однако музыка, которая мало походила на танцевальную, вдруг оборвалась.
— Товарищи! — раздался голос Митрофаныча. — Немедленно прекратите это бардак. Среди нас товарищ Данилов!
Присутствующие тут же замельтешили, разгоняя дым и отворяя форточки. Послышался недовольный женский визг. Я из любопытства выглянул в прихожую и увидел, что актриса заталкивает двух полуголых девок в одну из комнат. В воздухе прояснилось. Кроме Неголой и Коленкина, я увидел следующих товарищей — председателя спортивного общества «Литейщик» товарища Дольского, тренера по классической борьбе товарища Егорова, директора ресторана «Поплавок» товарища Цикавого, заведующего продуктовой базой товарища Заболотного, заведующего стройбазой товарища Запечкина, лжеклассика товарища Третьяковского и… вездесущего гражданина Стропилина. Неужто выпустили из психушки?
Кеша смотрел на меня с угрюмой надеждой, а Граф делал вид, что лыка не вяжет и при этом исподтишка подмигнул мне. Из женщин в комнате осталась только хозяйка. Похоже, она доверенное лицо. Дым выветрился. Меня, как почетного гостя, усадили за стол, уже изрядно разоренный. Налили рюмку французского коньяку, положили в тарелку шмат заливной осетрины, пододвинули миску с черной икрой. В общем — подготовили к предстоящему толковищу. Я смотрел на этих людей — элиту элит трудового города Литейска и думал, что мне с ними делать? Точнее — не с ними, а с внезапно свалившейся на меня властью.
Для начала, я опрокинул рюмашку и зажевал забугорное пойло отечественной осетринкою. В квартире, где пять минут царило разгульное веселье, установилась мертвая тишина. Такая, что об нее головой можно было стукнуться.
Все собравшиеся, кроме меня и Таисии Неголой, которая тайком уже подбиралась рукой под столом к моей ширинке, затаили дыхание. Я догадывался — почему. Прежнее руководство, либо, подобно рогоносцу Кирееву, тусовало их как карты, то выбрасывая, то возвращая в колоду, либо, почившему Сумарокову, облагало бессовестно непомерным ясаком. Стиль руководства умершего на зоне бывшего летуна мне неизвестен, но вряд ли тот стремился облегчить жизнь этим «лучшим людям» города. И теперь они не знали, чего и ждать от нового босса.
Ну так и я не собираюсь облегчать им существование, только действовать нужно хитрее. И тут я вспомнил Остапа Бендера. Союз Меча и Орала. Не потому, что собирался прикрыться беспризорными детьми, дабы обчистить местных богатеев. Дело помощи детям — действительно святое и здесь никаких шуток, но средства на него нужно направить не с государственного, а тем более — моего личного бюджета, а из заработков этих толстосумов. Причем, сделать это следовало так, чтобы у них и мысли не возникло сопротивляться такой благотворительности.
— Ну что, господа-товарищи, — заговорил я, — многие ли из вас размышляли о том, как скостить себе пару-тройку лет отсидки, когда органы до вас все-таки доберутся?
Толстосумы совсем помертвели и принялись судорожно глушить коньяк, виски, водку — все спиртное, что стояло на столе. В глубине души все они понимали, что сколько веревочке не виться, а конец будет, но думать об этом всерьез, а тем более — произносить вслух, наверняка, считалось в этом сообществе моветоном. Так что я их огорошил по-полной. Однако это была лишь неприятная преамбула. Ну, чтобы эти жирные караси не дремали. Амбула их огорошит еще сильнее.
— Единственное, что в народном суде окажется весомее чистосердечного признания, это ваша бескорыстная помощь детям нашего города.
«Караси» переглянулись, но лица их стали снова обретать более естественный окрас.
— Организации, которые вы представляете, должны взять шефство над всеми детскими учреждениями города. Без исключения! Особенно уделяйте внимание детским домам и садикам для детей с нарушениями речи и другими отклонениями. Помощь должна быть не только финансовая, но и предметно-материальная — продуктами, одеждой, обувью, ремонтом, строительством необходимой инфраструктуры и так далее. При этом — никакой липы, никакой дутой отчетности, контроль будет жестким, а нарушения — будут наказываться немедленно. Я вам не государство, меня не обманешь. Все квитанции, накладные, зарплатные ведомости мне на утверждение. Только не таскайтесь ко мне ни толпой, ни по-одиночке, выделите одного сведущего в бухгалтерии человечка, пусть он всю эту отчетность изучает и мне докладывает. И вообще — больше никаких сборищ с моим участием. Вопросы есть?
— Александр Сергеевич, — заговорил Коленкин. — Я понимаю, это ширма, прикрытие… Вы так красиво говорили про народный суд, но во-первых, вам-то какая с этого выгода, а во-вторых, что, кроме призрачной надежды на снисхождение граждан судей, будем иметь с этого мы?
— Вижу, товарищи, вас порядком развратило предыдущее руководство, — произнес я со вздохом. — Привыкли вы, как курицы, под себя грести… Да под эту
