Таким образом, любовь древних греков к захоронению на клине могла быть связана с изменениями, произошедшими в их восприятии загробной жизни{88}. В «Одиссее» Гомера, датируемой концом VIII века до н. э., греческое представление о загробном существовании было схоже с месопотамским: дух вел скучную, монотонную жизнь в царстве Гадеса – темном подземелье, окруженном водами. Только те, чьи тела были похоронены, могли пересечь воды и войти в царство мертвых, а трехголовый пес-монстр Цербер охотно впускал всех мертвецов, но не выпускал и съедал любого, кто пытался выйти. Не было никакой награды или наказания за то, как ты вел себя в жизни. К архаической эпохе (VIII–VI вв. до н. э.) царство Гадеса стало более приятным, а в классический период, с V по IV век до н. э., стала набирать силу идея Элизиума, или рая, а с ней увеличилась и частота использования клине в качестве смертного ложа.

Несмотря на изменившиеся к лучшему представления о загробной жизни, превращение пиршественного ложа в смертное все еще требовало серьезных ритуалов. Во-первых, близкой родственнице не моложе шестидесяти лет поручалось обмыть, умастить и одеть усопшего. Затем тело помещали на клине, положив голову на подушку и направив ноги к двери. На вазах того периода изображены мужчины, подходящие к клине с поднятой правой рукой, и женщины, бьющие себя в грудь и по голове. Встречаются изображения женщин, играющих на арфе, флейте или лире. В классическую эпоху профессиональные плакальщицы уже не одобрялись, а кровати-клине все так же использовались при захоронении.

Среди знатных этрусков существовала мода хоронить в глиняных гробах, сделанных по образцу обеденных кушеток. «Саркофаг супругов», датируемый концом VI века до н. э., – один из величайших шедевров этрусского искусства. Монументальное глиняное основание украшают две фигуры из терракоты – муж и жена словно возлежат на ложе-клине, как во время пиршества, с веселыми лицами и длинными, заплетенными в косы волосами. В левой руке жены маленький круглый предмет, возможно гранат – символ бессмертия. Этрусские женщины, вероятно, пользовались большей свободой, чем некоторые их современницы, и вот она перед нами – удобно отдыхает рядом со своим мужем. В греческом мире пиры предназначались только для мужчин. Позднее предсмертное ложе-клине появляется всюду, где побывали греки и римляне, хотя, как и в случае с этрусками, обычно несет на себе отпечаток местного колорита. Памятуя об индийском походе Александра Македонского и его вторжении на территорию бассейна реки Инд в современном Пакистане, неудивительно обнаружить там изображения мертвого Будды, лежащего на кушетке эллинистического или римского образца, но с точеными ножками, характерными для местной гандхарской культуры.

На Западе погребальное клине в основном вышел из моды с падением Римской империи, хотя мы находим некоторые захоронения XVI века с надгробными скульптурами, изображающими человека, который опирается одной рукой на кушетку. Однако такая мебель вновь появляется массово только в викторианские времена, когда британцы, расширяя границы своей империи, вновь возрождают моду на все классическое. Честолюбивые викторианцы порой устраивали посмертные прощания в гостиной, укладывая своего умершего родственника на классическое клине – шезлонг, или «кушетку для обмороков». Хотя клине утратили прежние коннотации пиршества и викторианская кушетка теперь ассоциировалась больше с женщинами, нежели с мужчинами, связь с образом посмертной роскоши сохранилась.

Собраться вокруг постели

Во многих культурах само смертное ложе было сущностно социальным пространством, где собирались друзья, семья и другие люди, часто в большом количестве. Аудитория была особенно важна, когда умирающий человек, например глава семьи, должен был передать кому-то бразды правления, обозначить своего преемника. Китайские императоры предпочитали «смерть на миру». Обычно они произносили имена желаемых преемников непосредственно перед смертью, пытаясь, не всегда успешно, предотвратить таким образом споры о престолонаследии. Однако возникали и непредвиденные опасности. На смертном одре китайский император Вэньсюань из Северного Китая (526–559) принял, как утверждали, эликсир долголетия. Только эффект оказался обратным{89}. Это был далеко не единственный случай: различные эликсиры убили множество китайских императоров и высокопоставленных чиновников, включая императора Цинь Ай-ди. Он умер в 365 году в возрасте двадцати пяти лет, приняв зелье, которое случайно исполнило обещание, что принявший его никогда не состарится. По крайней мере, у Вэньсюаня хватило ума попробовать эликсир, когда он и так уже готовился к смерти.

Индийские махараджи, как правило, выбирали и усыновляли своих наследников, находясь на смертном одре, что было разумно в нестабильных государствах, где приемный сын, если бы его выбрали раньше, мог бы попытаться ускорить свое вступление в наследство. Смертное ложе приобретало большое значение среди ожесточенных споров о потенциальных преемниках.

Когда в 1603 году 69-летняя королева Елизавета I умирала в постели, на прощании присутствовало относительно немного людей. По словам ее фрейлины Элизабет Саутвелл, проблемы начались после того, как умирающая королева попросила подать ей зеркало{90}. Все официальные портреты королевы-девственницы изображали ее в расцвете неувядающей красоты, с безупречным цветом лица, несмотря на то что у нее были заметные шрамы от последствий оспы и гнилые зубы. Увиденное в зеркале привело ее в такой ужас, что она изгнала из своей комнаты всех тех, кто ей льстил и вводил ее в заблуждение.

В поредевшей толпе зрителей в день ее смерти тем не менее присутствовали ее фрейлины, врач, капелланы, архиепископ Кентерберийский и члены ее Тайного совета. Были произнесены молитвы, и, когда она стояла на пороге смерти, ее спросили, согласна ли она, чтобы ее преемником стал король Шотландии Яков. Не в силах вымолвить ни слова, она просто подняла руку в знак согласия. Елизавета, чье тело так долго служило предметом жадного любопытства (а девственница ли она?), злонамеренных сплетен и домыслов (а не рожала ли она?), оставила строгие распоряжения, чтобы ее не вскрывали и не осматривали, как было принято в таких случаях. Вместо этого ее тело сразу поместили в гроб, который, в свою очередь, положили на кровать, а вокруг караулом встали ее придворные дамы. Сама кровать была покрыта черным бархатом и украшена огромными страусиными перьями. В соответствии со средневековой традицией на гроб поместили деревянную статую королевы в натуральную величину. Статуя оставалась там до момента погребения и служила двойником усопшего монарха до тех пор, пока следующий монарх не вступит на престол.

Эхо этой королевской смерти разнеслось по всей Европе. В 1715 году Людовик XIV умер так же: публично и в своей официальной постели. Королевская кровать была настолько важна для французской придворной жизни, что, даже когда она была пуста, люди, входившие в спальню, преклоняли перед ней колени, как перед алтарем. За два дня до смерти Людовик XIV все еще вел оттуда государственные дела, в том числе добиваясь, чтобы его правнук стал его наследником. Приближенные не отходили от постели, в спальне все время было многолюдно, среди навещавших монарха были родственники, придворные, врачи, проверяющие его гангренозную ногу, и многие другие.

После смерти короля многочисленные комнаты дворца были задрапированы черным, но, в обход традиции, у Людовика XIV не было привычной похоронной статуи. Во Франции существовал обычай заказывать у художника сплетенный из лозы (англичане использовали цельное дерево) манекен покойного короля в натуральную величину, на который крепились выполненные из воска слепки лица и рук покойного государя. Затем этого двойника одевали и усаживали на королевскую кровать для приема гостей, пришедших отдать последний долг. Манекен принимал участие и в трапезе, во время которой ему подавали блюда и обслуживали его со всеми почестями, положенными живому монарху. Во время траурных процессий такие манекены предъявлялись широкой публике, и толпы народу стекались поглазеть на них, но отец Людовика XIV, Людовик XIII, приказал прекратить эту практику в 1622 году, утверждая, что в ней слишком много языческого.

Собираться у смертного одра было важно не только для королевских особ. Друзья и родственники стекались к постели умирающего, чтобы поддержать его и друг друга. В елизаветинской Англии после смерти труп обычно обмывали, заворачивали в саван и, если позволяли средства, неискусно бальзамировали. Тело укладывали на носилки или в открытый гроб, который нередко помещали на прежнюю кровать человека.