Чем больше я сопротивляюсь, тем больше это забавляет его. Я слышу низкий и тихий звук его смеха. Подобное пренебрежение приводит меня в настоящую ярость, я мычу сквозь его ладонь и борюсь, что есть сил.

Но ему все равно. Он с ледяным спокойствием терпит все мои попытки освободиться.

Его тихое, глубокое дыхание гулко отдается в воздухе и ударяет меня по коже. Его безжалостная хватка – предвкушение, обещание того, что он подарит мне все самое темное и жестокое.

Используя остатки сил, я глубоко вдыхаю и бью его ногой, желая попасть в самое уязвимое место.

Затем что-то холодное и острое прижимается к моему горлу.

Опасный металл. Это нож.

Паника просачивается в каждую клеточку моего тела. О господи, он действительно пришел убить меня? Я замираю, боясь даже нормально дышать, когда его хриплый шепот раздается в комнате:

– Ну же, котенок. Это все, на что ты способна? Я разочарован.

Ублюдок.

Я зажмуриваю глаза, когда еще больше ощущаю его тяжелый вес. Он садится на меня, его крепкие бедра берут в плен мои. Грудь дико вздымается, а легкие вот-вот лопнут из-за недостатка воздуха.

– Тебе лучше сделать вдох, Катерина, – мрачно говорит он, угрожающе придавливая нож к моему горлу.

Я открываю губы, втягивая в себя облегченную порцию кислорода. Лезвие не острое, он касается меня тупой стороной. Пока что.

И этот чертов запах…

Я сглатываю подавившись воздухом, чувствую, как дождь и яблочный табак оседают на самое дно: легких, еще глубже, просачивается в кровь. Этот аромат теперь я узнаю всегда и везде. Он въелся так сильно, что забыть невозможно.

Но забыть и не дают. Напоминают немым невидимым присутствием или как сейчас – извращенными действиями. Я дышу этим ядом, пока он медленно исследует ножом мою кожу: скользит по шее вверх-вниз, опускается до груди и поднимается выше, по всей видимости, наслаждаясь мурашками, сплошь покрывающими мое тело.

– Поиграем в правду или действие?

Я не отвечаю, делаю глубокий вдох, отравляясь его природным ядом все больше. Мне всего-то нужно успокоиться, привести беспорядочные мысли в порядок, перестать вести себя так безрассудно. Если ты не способен сохранить холодный разум, то ты заведомо находишься в проигрышном положении.

“Сдержанность. Самоконтроль”, – повторяю я себе мысленно, с содроганием ощущая пока еще безобидную игру ножа с моей кожей.

Вверх – вниз… Вверх – вниз.... Обвести сжатую до предела челюсть, коснуться дрожащих губ, спуститься ниже…

“Думай, Катерина”, – кричу я подсознанию. – “Зачем ему это? Он охотится ради… убийства? Но почему? Из-за внешности? Если я буду вести себя послушно, он не причинит мне вреда или его наоборот разозлит апатия?”

У меня часто бывает так, что из-за тревоги я просто не могу что-либо контролировать в своей голове. Мысли просто настойчиво лезут, раздражают, изводят до посинения, но это ни в коей мере не сравнится с тем, что сейчас происходит.

Наглая безжалостность его прикосновений, запаха и всего его присутствия вспыхивает и пульсирует в пространстве вокруг меня. Он ведет ножом ниже, проникая под ворот футболки и разрывает ткань. Мои губы дрожат, когда я чувствую холодное лезвие прямо возле груди.

Его влажные волосы щекочут мой висок, и я резко втягиваю воздух, разрушаясь до основания.

– Если ты не будешь выбирать правду, я выберу действие. И не уверен, что оно тебе понравится. Ты будешь играть, милая?

Я пытаюсь рассеять темноту сквозь надетую на меня повязку, мысленно убиваю его взглядом. Старательно выкручиваю ему все внутренности, но тот находится в полном здравии и, кажется, в отличном настроении. Я буквально слышу его ухмылку и порочный шепот над ухом:

– Не двигайся и не кричи, – тихо говорит он, заставляя задыхаться. – Не вини меня за то, что я сделаю, если ты не послушаешься.

Его тяжелая ладонь покидает мой рот, и я судорожно втягиваю в себя больше воздуха. Черта с два, я поддамся на его провокации. Я лишь упорно молчу, ощущая его прямой взгляд, испепеляющий кожу. Мне до безумия хочется спрятаться от этого взгляда.

Откуда я знаю, что он смотрит? Я просто… знаю.

Он смотрит. Он наслаждается каждой эмоцией: особенно острой, особенно страхом. Мне ведь не послышалась хрипота в его голосе.

Либо этого ублюдка возбуждает беспомощность, либо все гораздо хуже… Он психопат – вне всяких сомнений.

Его нож снова на моем горле, а губы едва касаются щеки – фантомно, почти незаметно, но этого легкого контакта с лихвой хватает на то, чтобы меня прострелило током.

– С какими эмоциями я связана? – шепчу я, надеясь сбить его с толку.

А тот только улыбается – я чувствую, как его губы растягиваются в улыбке, и от этого мне становится не по себе.

– Страх, – отвечает он безразлично. Я вздрагиваю, когда он слизывает влагу с моих щек. Животное. Монстр. Ублюдок. – Тревога. Напряжение… Восхищение.

– Они тебе знакомы? – я говорю так тихо, что не уверена, слышит ли он меня. – Эти эмоции?

– Ты неправильно формулируешь вопрос, Катерина, – мне отвечают ледяным тоном, не потому что хотят напугать – он уже напугал до смерти, а потому что по-другому, кажется, невозможно.

Эмоции психопатов сильно отличаются от эмоции обычных людей. Психопаты не дезориентированы, не лишены чувства реальности и не страдают от бредовых идей, галлюцинаций и выраженного дистресса, которые характеризуют большинство других психических расстройств. Психопаты мыслят рационально и осознают, что и почему делают. Их поступки – результат осмысленного выбора.

Пустота. Вот, что они ощущают. А в социуме вынуждены притворяться, играть подобно актерам в театре, чтобы не отличаться от остальных.

Они не чувствуют эмоции других людей, но видят их и способны ими управлять. Словно дальтоники, которые не различают цветов светофора, психопаты видят, какая из трёх лампочек загорелась, и понимают что с этим делать.

– Ты испытывал эти эмоции когда-нибудь? – бормочу я и охаю, когда его зубы прикусывают мочку моего уха. До крови. Больно, черт возьми, как больно. – Это был мой вопрос. Прекрати… – дерьмо, мой голос дрожит, – прекрати это делать.

– Что прекратить?

– Не прикасайся ко мне, – говорю я, задыхаясь.

Он надавливает ножом на напряженную горошину соска, делая ее тверже. Стыд пробегает от макушки до пят, окрашивая кожу в бордовый. Меня еще ни один мужчина не видел голой. Никто не прикасался так… грубо. Словно он имеет на это полное право.

Против моей воли из меня вырывается тихий стон, и я крепко зажмуриваюсь несмотря на то, что не могу видеть.

– Но ты ощущаешься такой