Он словно переместился в другую реальность. И если бы в эту комнату зашла вся рота, он бы никого не увидел. Он уставился в одну точку, потому что там кто-то был.

Я подошел к столу и выключил свет. Секунду тишину канцелярии нарушал лишь гул холодильника. Потом дедушка закричал.

Глава 9

История повторяется

В конце января выпал снег, с гор спустился сильный ветер и на несколько дней город погрузился в транспортный коллапс. Автобусы, троллейбусы и маршрутки, набитые пассажирами, стояли в пробках, а пешеходы, укутанные в теплые куртки, двигались по улицам парами, держа друг друга под руки, чтобы лишний раз не оказаться в кустах или на проезжей части. В Новороссийск пришла зима.

Когда город наполнялся ветром, утренние построения начинались с опозданий. И если ранее, кто не являлся на них, точно попадал в наряд, то теперь распорядок дня стал более снисходительным. Причиной тому послужила срочная госпитализация командира роты. Моего деда определили в больницу, а нам приставили другого командира — майора Плошника. Плошник был малость отстраненным от руководства человеком и к строгости своих курсантов не приучал. Как результат, часть роты вообще ему не подчинялась, другая только делала вид, что следует его указаниям.

Как-то раз я поднимался на свой этаж и попал на очень неприятный сюрприз. В семь утра весь личный состав роты был построен в холле перед начальником строевого отдела и заместителем нашего командира. Рота — около тридцати человек — стояла ко мне лицом, а офицеры спиной. Я остановился, раздумывая, стоит ли идти на рожон. По уставу академии весь личный состав, вне зависимости от места проживания, обязан находиться в казарме от отбоя до подъема. Того, кто нарушал устав ждало наказание. Какое? Последнее слово всегда оставалось за командиром роты. Но сейчас в казарме находилось более высокопоставленное лицо, и, как я подозревал, причина тому нашлась более чем серьезная. Ребята увидели меня и тайными знаками показали поворачивать назад. Я отступил к лестнице, и тут речь начальника строевого отдела прекратилась. Он обернулся, и заметил меня.

— Ты кто такой? — обратился он.

Отходить было некуда. Я понял, что вскрылся.

— Это мой, — ответил Плошник.

— Иди сюда, курсант, — повелел капитан третьего ранга.

Я зашел в холл и опустил глаза в пол. Я уже чувствовал себя наказанным, и смотреть в лицо начальнику не мог. Его образ был не столь суров и бездушен, как у моего деда, но приятного в нем было мало.

— Где вы были? — обратился он.

— Бегал, — пробормотал я.

— Далеко?

— На зарядку.

Он окинул мой внешний вид, который в каком-то смысле можно было отнести к спортивному, и сказал:

— Встать в строй.

Я поплелся в конец строя, где сонные курсанты пытались подколоть меня не особо смешными шутками.

Начальник строевого отдела говорил еще около двух минут. За то короткое время я понял, что ночью в роте приключилась беда, и виноваты в ней несколько придурков, которых командир почему-то очень любил.

Когда всех распустили по кубрикам, я запер дверь на замок и сел напротив Миши.

— Что они сделали?

— Ничего.

Я нахмурился.

Миша улегся на подушку и отвернулся к стене. Только сейчас я заметил, что в двери нашего кубрика было выбито стекло.

— У тебя плохое настроение? — поинтересовался я, разглядывая пустую оконную раму.

Гомон несся из коридора. Каждый, кто проходил мимо заглядывал внутрь.

Миша не ответил. Я не стал его мучить, вышел из кубрика и пошел по коридору, считая выбитые стекла.

Один, два, три, четыре. Кто-то наблевал под дверью. Пять… Оборванные искусственные цветы валялись за комнатой бытового обслуживания. Сигаретный окурок торчал из прожженной пластиковой крышки, прикрывающей электропровода. Со стороны туалета два дневальных начинали подметать пол. В помещении было холодно.

Я дошел до туалета, насчитав восемь выбитых стекол и одну выломленную дверь. Эту дверь, командир роты всегда держал закрытой, потому что за ней располагалась уютная комната отдыха. Он знал, что мы звери, и если бы держал ее открытой, внутри давно был бы бардак. В чем-то мой дед оказался прав.

Я шагнул в комнату отдыха навстречу тошнотворному запаху. Окурки, пепел, шелуха из-под семечек и фисташек, прочее дерьмо после большого застолья кто-то аккуратно сгреб в кучу и оставил на столе. Под столом валялись четыре пустых бутылки коньяка. С балконных окон были сдернуты гардины. Дверь на балкон тоже состояла без стекла. Осколки еще никто не подметал, и они лежали на полу, как первый снег. В комнату зашел Рома Пискун.

— Привет!

— Привет.

— Что ищешь?

— Ничего.

Рома подошел к столу и пнул одну из бутылок. Звон стекла на мгновенье заглушил вой ветра.

— Что произошло ночью?

— Ты не знаешь?

— Нет. Я ночевал у отца.

— Бендеры, — коротко ответил Рома. — Фашисты!

Бендерами Рома называл тех ребят, кого я именовал чуть проще — придурками.

— Игорь был здесь?

— Нет. Игоря не было и Мордака тоже. Зато все остальные были. Тупица, Сантист, Бах, Коля Розякин. Потом к ним прибавились Саня Мерошниченко, Бондарь, Гоголь и Шашлыков. А все началось с того, что Бах и Коля Розякин пришли в роту после клуба с тремя девками и четырьмя бутылками коньяка. Еще пиво было, но я не знаю сколько. Бутылок не осталось, потому что они все разбили о стены. Осколки еще валяются в северном крыле. Девки… я одну только видел… Очень красивая.