В середине недели меня ждал неприятный сюрприз. Его можно было предсказать, но я не верил в него до последнего.

Утром, в субботу, я пришел в кубрик раньше Игоря и Миша торжественно известил:

— К нам кое-кого п-подселяют.

Было много плохих новостей, способных испортить настроение, но заселение в кубрик нового человека, оказалась наиболее неудачной.

— Мне вчера Юра сказал.

— Кого?

— Рому.

— Рому?

Зная, что в нашей роте есть только два Ромы, я плавно предположил, что к нам переедет Пискун. Это был не плохой вариант, в том смысле, что Рома был тихим, уравновешенным и сговорчивым. Но Миша отрицательно покачал головой и в боку у меня прихватило. Чтобы не сесть на пол, я потянулся к стулу.

— Сан…

Рому Сантистойкова все звали коротко — Сантист. Как-то раз он облапошился перед Бахом и его лучшим другом Колей Розякиным, из-за чего потерял авторитет и повис между обычными ребятами и теми, кому мы теперь подчинялись. Рома имел длинный грязный язык, но это не относилось к его худшей характеристике. Сантист воровал, и когда Бах поймал его на том, что тот стащил его берет, по роте тут же прокатилась волна отдачи. Бах быстро нашел крысу, освистал ее, унизил и растоптал, вследствие чего поднял уважение среди курсантов. А Сантист больше не приближался к кругу лидеров. В роте за ним закрепилась не самая лучшая репутация, и чтобы хоть как-то ее сгладить Сантист искал новых друзей. Таких, к кому было легко втереться в доверие, затем прогнуть под себя, и далее по обстоятельствам.

— Да.

— А почему его?

— Юра сказал, что он хочет жить с Игорем, а у нас как раз свободное место.

— Черт! — выругался я. — А почему он уведомил только тебя?

— Не знаю, — Миша пожал плечами.

— Я не буду спрашивать об этом у Юры. Я спрошу у дедушки. Может он ничего и не знает?!

Я вышел из кубрика и направился в канцелярию. После длительного стука в дверь я понял, что никого внутри нет. Командир приходил в семь двадцать, к построению. Сейчас было семь десять. Сонные курсанты ползли в туалет, и коридор был наполнен шаркающими звуками, грубыми словами и телефонными переговорами. Кто-то уже шел обратно, поглядывая на дверь канцелярии. Каждый из нас знал, что сегодня суббота, и какой-нибудь начальник все равно заявится покомандовать ротой.

Вместо семи двадцати утра мой дед пришел к четырем часам дня, заперся, и не трогал ни наряд, ни старшину, ни кого другого. Его видел только дневальный, которому позже было задано множество вопросов по поводу того, как скоро командир распустит роту в увольнение. Но командир даже не потрудился выйти из канцелярии. Как результат, рота ушла в увольнение сама. Сначала смелые, а за ними все остальные.

В шесть вечера мое терпение лопнуло, и я вернулся к канцелярии, полный решительности задать единственный вопрос. Почему? Почему Бог избавил нас от одного беса, а дедушка тут же подселяет другого. К тому времени рота опустела. Тени наступающего заката ползли по коридору, и на этаже становилось жутко неприветливо.

— Там есть кто-то? — я буркнул себе под нос и глянул за широкую тумбу, расположенную в центре холла. Стол дневального никто не занимал.

Я уже собирался постучать в дверь, когда услышал дедушкин голос. Лепет. Он говорил так быстро, словно молился, а резкие выдохи сопровождали каждую едва разборчивую реплику. То, что он произносил, мне удалось расслышать лишь спустя несколько минут.

— Уйди! Уйди, я сказал! Не хочу тебя видеть! Уйди из моей жизни!

Он яростно дышал, словно выпутывался из объятий.

— Ты — дьявол! Уйди! Уйди!

«Кто там?» — я вслушивался в каждое движение и простоял под дверью около десяти минут, прежде чем понял, что дедушка находится в канцелярии один. Его голос то затухал, то поднимался. Однажды я услышал, как он упал, и куда-то пополз, умоляя не трогать его. Со столов падали книги, и этот грохот сопровождался странным звуком, будто по полу тянули тяжелый мешок.

Дверь канцелярии была заперта. Командир роты никому не давал ключи от своей комнаты, но по принуждению той работы, которую делать не любил, доверял их только старшине и писарю. Оба курсанта жили в городе, и субботним вечером, разумеется, в роте отсутствовали.

Но ключи… Я подумал, что у меня есть шанс хотя бы удостовериться в их наличии.

Юра жил в другом конце коридора. Обычно все курсанты его кубрика на выходные разъезжались по домам, и я не сомневался, что так это случилось и сегодня. Но у меня имелось одна зацепка. Довольно часто местные, показывая братскую щедрость, отдавали свои ключи иногородним друзьям. Для Юры и Паши таким другом был Макс Таранов, живущий через стенку в кубрике номер 407. Свободная комната требовалась Максу примерно для тех же дел, что проворачивал Игорь. Только у Таранова имелся гандикап, в лице Мордака, который всегда был не прочь сдать койку Ромы Пискуна за душевное одобрение в лице старшего товарища. Короче говоря, за уважение.

Макс был полным ослом и не думал ни о чем, кроме пива и вечерних гулянок. Своей грубой манерой общения в совокупности с огромными мышечными габаритами он зарекомендовал себя в роте, как непримиримого бойца, способного вздуть любого, чье слово покажется ему несносным. Макс был родом из очень бедной семьи, но это не помешало ему обзавестись состоятельными друзьями (вроде Мордака) и понемногу выкачивать из них деньги на совместные развлечения. Впрочем, не все для него складывалось так гладко. Друзья быстро раскололи, из чего состоит их новый приятель, и брали его с собой только в тех случаях, если он увязывался. То, что друзья его игнорируют, Макс не понимал вообще, за что и получил соответствующее прозвище — «тупица». Конечно, в лицо его так никто не называл. Но за спинами все находили себе новые имена.

В тот вечер в кубрике оказался именно он. Когда я постучал, Тупица, не отрываясь от интересного фильма, проорал:

— Че надо!?

Дверь была открыта. Я вошел и поздаровался.

В нос ударил запах пота. Воздух в кубрике стоял настолько