Шрифт:
Закладка:
Слишком рискованная затея. Да и Китнисс прибьет меня, если я объявлю о чувствах на весь Панем. Нет уж, лучше сделать все с глазу на глаз. Приду к ней в ночь перед Играми и скажу. Нет, лучше подсуну записку под дверь. Нет, лучше отдам записку Эвелин, а она передаст ее Китнисс. Боже, ну и трус… Вот так и все школьные годы вечно прятался в кусты и не набрался смелости хотя бы просто подойти.
И все же этот раз решительно намереваюсь план реализовать, потому что совсем скоро умру. Пусть она возненавидит меня, пусть не поверит или вообще решит, что я с ума сошел. Ну и что с того? Вряд ли для меня наступит следующая неделя.
Да, сделаю это, но в любом случае собираюсь обсудить все с Хеймитчем.
Так, что же получается, в моем списке последних важнейший дел только один пункт? Ну и жизнь…
Вообще-то, в список входило еще прощение матери, но это я уже сделал. Не держу на нее зла или обид, она делала, что могла и как могла. Получается, 2 пункта. Отлично. Насыщенная жизнь. Неужели мне совершенно нечего после себя оставить?
Глаза жгут слезы, я сильно моргаю несколько раз. Ну уж нет, я оставлю после себя след. Войду в историю Голодных Игр как трибут, который искренне любил и до последнего защищал жизнь своей возлюбленной. А еще… еще я напишу письма своим близким, которые помогут им пережить мою смерть. Нет, лучше нарисую. Точно! Поднимаюсь с места и нажимаю на кнопку вызова безгласых. Через полминуты в комнату заходит высокий и очень худой парень, огорчаюсь, что это не Эвелин, но все же спрашиваю у него, не мог бы он достать для меня любые художественные инструменты: кисти, краски, холсты, да хоть листы чистой бумаги и карандаш. Он кивает, не поднимая на меня своего взгляда, и уходит. Эффи еще в поезде сказала, что мы можем просить совершенно все, что захотим, ну вот и проверим.
И пока я листаю блокнот-инструкцию по использованию кнопок, чтобы наладить освещение в комнате и выдвинуть из стены небольшой столик (что даже с подсказками занимает у меня добрые полчаса), безгласый парень тихо стучит и заходит внутрь комнаты. В руках у него альбом с плотными листками, краски, несколько грифельных карандашей и две кисти. Набор, конечно, скромный, но мне подойдет более чем. Благодарю безгласого и жму руку, от чего он отскакивает на метр назад и торопливо удаляется. Это неловко, но я уже увлечен своей идеей, поэтому сажусь за стол и принимаюсь за творчество. Рисование всегда успокаивало меня и помогало пережить особо серые дни, так что, возможно, поможет и моим родным. Отец, братья, мой лучший друг, мама, кого еще добавить в список? Окунаюсь с головой в создание предсмертных писем и рисунков, даже не замечаю, как наступает утро. С неохотой встаю из-за стола, чтобы поспать хотя бы пару часов.
Просыпаюсь от стука в дверь в 9 утра. Через час надо явиться в гостиную к Хеймитчу.
Нехотя топаю в душ. По памяти нажимаю кнопки, но, скорее всего, ошибаюсь, потому что сверху на меня выливается мыло. Оно пахнет розами, причем слишком сильно. Я пытаюсь отмыть этот запах с себя, но ничего не выходит.
Отлично! Теперь от меня несет розами.
Заказываю завтрак в комнату и наедаюсь от пуза. Время еще есть, но я решаю пойти в гостиную немного раньше. И не зря, потому что Хеймитч уже там.
— Доброе утро, Хеймитч, — говорю я.
— Здравствуй, Пит. Ты готов начать? — я киваю в ответ и сажусь на диван.
— Чему ты будешь меня учить?
— Я не буду тебя учить, я постараюсь подобрать для тебя нужный образ. Ну, например, мы можем выставить тебя агрессивным и настроенным на победу, а можем сделать из тебя забитого паренька из пекарни.
— А мне нельзя быть собой?
— Можно. В твоем случае и без образа получится завоевать симпатию. Милый обходительный парень с чувством юмора. Все в тебя влюбятся! — восклицает он.
— Ну, хорошо, — неуверенно говорю я.
— Хочешь потренироваться?
— Конечно.
Дальше он задает мне вопросы. Они обо всем на свете. О моем доме, родителях, друзьях, работе. Он спрашивает о Капитолии, о моем отношении к Играм. По его реакции я понимаю, что каждый мой ответ его устраивает. Наконец, я не выдерживаю и спрашиваю:
— А для Китнисс ты придумал тактику?
— Нет, и ничего не могу придумать. Она слишком злая и язвительная, без чувства юмора, но зато смелая и сильная. Только это на интервью не покажешь.
Он наталкивает меня на мою ночную мысль. Хм, это может помочь смягчить ее образ…
— А что, если сделать ее покорительницей сердец? — говорю я, а в ответ получаю смех.
— Ты сейчас говоришь о нашей Китнисс? — не успокаивается он.
— Да! Я думал об этом ночью. Я, конечно, не смогу сказать за весь дистрикт, но зато могу сказать о своих чувствах, — Хеймитч перестает смеяться. На секунду мне кажется, что он не верит своим ушам.
— На весь Панем? — переспрашивает он.
— Если это перетянет на нашу сторону еще больше спонсоров и никак не навредит твоему плану, то да.
— Китнисс это не понравится, — говорит Хеймитч серьезным голосом.
— Но потом она все равно поймет, какую пользу я ей этим принес, — бросаю я еще один аргумент.
— А как же этот ее парень-охотник?
— Он ее лучший друг…
— Уверен?
— Нет… но, по крайней мере, думаю, что он поймет, зачем я это сделал, — если честно, задетые чувства Гейла меня сейчас волнуют не слишком сильно.
— Ты вот так возьмешь и признаешься ей в любви?
— Думаешь, не смогу? — я вижу в его глазах неуверенность.
— Пит, ты будешь сидеть перед огромной толпой, на тебя будут направлены софиты и сотня камер. Это сложнее, чем ты думаешь.
— Увидишь, — если честно, то я очень злюсь, потому что не ожидал от Хеймитча, что он считает меня насколько слабым. Глубоко вдыхаю и понимаю, что отчасти он
