остановилась и не подумала, почему она забрала себе мои слёзы. В сказках, которые мы читали, слёзы были не менее драгоценны, чем золотая кровь богов. Я должна была сказать Индиго, что они ей не принадлежат.

Но я готова была отдать ей что угодно и последовать за ней куда угодно.

Иной Мир.

Вот как мы назвали наш подарок от Тати, хотя никогда не считали его чем-то настолько обыденным, как «подарок». Это было предназначено нам.

Всегда предназначено нам.

Судьба изменилась в тот миг, когда мы спустились по ступеням заднего балкона и оказались на огромной территории усадьбы Индиго. Сады были созданы по образцу французского дворца, о котором я никогда не слышала. А от лужайки море казалось лишь серебристым отблеском в сотнях футах отсюда, отгороженное густыми зарослями лип, отмечавших границу между водой и медленно тающей землёй.

Сегодня здесь было пусто. Садовники не обрезали заросли роз на решётках вдоль каменистой дорожки со ступенями, по которой мы часто ходили, чтобы поиграть у ручья. Никто из горничных не мчался обратно в дом с блюдами срезанных пионов и фиалок для украшения комнат. Октябрьский ветерок играл нашими волосами, нежно пощипывал за уши.

– Сюда, – позвала Индиго, и её голос дрожал от возбуждения.

Какой-то перестук заставил меня повернуть голову. Тати наблюдала за нами из окон гостиной. Широко улыбнувшись, она махнула рукой, радостно отгоняя нас. Я помахала ей в ответ, и она послала мне воздушный поцелуй. Я поймала этот поцелуй и прижала к щеке.

– Тати разве не идёт? – спросила я.

– Конечно нет, – ответила Индиго, вприпрыжку идя по дорожке. Свет рябью отливал в её волосах, и когда она потянулась, чтобы взять меня за руку, моё сердце ещё никогда не билось так громко. – Это же наш подарок. Так она и сказала. Сказала, что он нам предназначен, и я заставила Тати пообещать: что бы это ни было, она не нарушит границы. – Индиго замерла, повернулась ко мне, и в её голосе зазвучали пророческие нотки: – Это не для её глаз. Другим не понять, Лазурь. Их глаза просто не сумеют принять.

Обычно мы никогда не ходили за границу ручья. Насколько я знала, там ничего не было, кроме развалин мельницы, сгоревшей в восемнадцатом веке. Те огромные камни служили нам руинами храма и алтарями для жертв, когда мы были моложе. Мельницу окружала высокая каменная стена. От Дома она была едва видна, скрытая за высокими кипарисами и елями, обрамлявшими лужайки. Но после того как какой-то рабочий сломал там лодыжку, когда расчищал камни, Тати запретила нам там играть. И мы приняли это правило в обмен на доступ ко всем её старым костюмам.

Индиго потянула меня дальше по дорожке, пока мы не оказались перед воротами мельницы. Она изменилась. Это уже не был скелет из камней, но нечто высокое, украшенное, выкованное из железа с витражными панелями всех оттенков синевы.

Солёный запах от моря, такого близкого, ужалил меня в нос. Отсюда я уже не видела Дом Грёз. Нас отпустили куда-то в дикую местность, далеко за пределами знакомого мира.

Индиго потянулась к моей руке, вложила мне в ладонь что-то тёплое, трепещущее.

– Смотри. – Её глаза сияли. – Тати заказала их для нас у кузнеца.

Я опустила взгляд и увидела пару скворцов. Каждое радужное перо было отлито из железа. У одного глаз был из рубина, у второго – из мерцающего сапфира. Я готова была поклясться, что птицы дышали и ветер взъерошивал их перья. И ещё прежде, чем я осознала, что это были ключи, я знала, что они отпирают магию, помогают сфокусировать внимание на всех тех чудесах, которые мы до этого видели лишь краем глаза.

Индиго взяла ключ с синим глазом, и из клювика скворца выскользнула тонкая серебряная цепочка.

– Сюда!

Она вставила ключ в замочную скважину новых ворот. Те со вздохом распахнулись, и впервые мы узрели наш Иной Мир. Держась за руки, мы переступили порог, и я ощутила совсем лёгкое сопротивление воздуха, словно мы прорвали тончайшую пелену. А когда я опустила взгляд, мои руки были влажными, крещённые неземной росой.

Свет был матовым, непрозрачным, словно только здесь, в этом месте, мы могли вычесать его, точно шерсть, и накинуть на себя. Моего слуха достигла нечеловеческая музыка – влажное распускание яблоневых цветов и нежная перкуссия вереницы муравьёв, ползущих по дубовым листьям. Исчез пряный осенний запах помятой осенней листвы и залитого дождём асфальта. Его заменили чем-то редким и изысканным, совершенным музыкальным аккордом, растворённым в меду и щедро разлитым над землёй.

– Ты это чувствуешь? – спросила Индиго, посмотрев на меня, и я кивнула.

Мельничные жернова исчезли, превратившись в высокую башенку цвета грозовых облаков. Рядом с башней рос старый дуб, обрамлённый серебристыми пихтами и красными ольхами, чахлыми яблонями и одинокой ивой, ветви которой лениво дрейфовали в ручье, обнимавшем часть нашего маленького королевства. Территория была размерами примерно в пол-акра, ограждённая от основных владений Индиго каменной стеной, и изобиловала оленями и мечевидным папоротником, волшебными колокольчиками[5] и розовыми водосборами, кандыком[6] и гиацинтами.

С этого мига мы перестали играть в игры, в которых искали Иной Мир, и вместо этого сразу направлялись в него. Это была наша обязанность, и мы с Индиго серьёзно относились к нашей роли стражей. Теперь, когда мы знали, где этот Мир находится, казалось неправильным использовать его. Мы оставляли блюдца с молоком для одиноких фей, бросали сырое мясо в источники для селки. Но мы больше не пытались призывать их. Не хотели принуждать волшебство. Вместо этого мы старались быть его достойны.

Мы обучались так, как, наверное, положено монархам – питались историей и поэзией, танцами и музыкой, в общем, всеми теми видами искусства, что могли послужить нам в царстве, которым нам предназначено было править. Но что нас неизменно очаровывало, порабощало, заставляя колебаться между гордыней и смирением, в зависимости от времени суток – так это мы сами. Почему Иной Мир открылся нам? Почему магия вилась у наших ног? Кем же мы были такими?

Вскоре нам исполнилось пятнадцать. В воздухе пахло печальными нарциссами, раздавленными апрельским ливнем, но было всё ещё холодно, и мы вытащили из Дома одеяла, отнесли в наш Иной Мир и лежали, завернувшись, на крыше башенки. В основном мы проводили вечера после школы именно так, и это было не просто местом, а местом искупления. В этих залах мы бродили, словно призраки, существуя лишь друг для друга. Я полагала, что мы невидимы, но вскоре мне предстояло узнать, что