Но эта весёлость длится недолго, минуту. Мужчина вздыхает, на лицо накатывает серость.

— Я никого не хотел обидеть. Никого. Однако всё случается помимо нашего желания. Обида капает из глаз, из слов, прощальный жест — и ты остаёшься один. Удивительно: первое время ты спокоен и даже рад. Ты чувствуешь облегчение, дышишь свободно и думаешь: наконец-то! Но это обман. Отсутствие кого-то близкого, того, кто всегда рядом, сначала вызывает озабоченность, потом тревогу, а потом и вовсе начинает угнетать. Ты оглядываешься, пытаешься завязать новые знакомства, заводишь, но построить жизнь с человеком изначально чужим нельзя. Невозможно… И всё опять сводится к прежним разочарованиям и упрёкам.

Он уже не видит меня, он говорит сам с собой и для себя; его голова опускается, взгляд замирает на пустой бутылке.

— А потом ты привыкаешь. Ты привыкаешь, и тебе кажется, что всё должно быть именно так и ничего другого не надо. На новых знакомых ты смотришь с опаской, на старых — с недоверием. Ты закрываешь двери, не подходишь к телефону, не отвечаешь на письма. Твоё общение ограничивается начальником на работе и продавщицей в магазине, и даже телевизор не хочется включать.

Он замолкает, смотрит долго перед собой, словно вспоминает что-то, потом говорит удручённо:

— И больше ничего. — Поднимает воротник пальто, прячет руки в карманы, втягивает голову в плечи. Его глаза пусты, лицо расслаблено. Из груди вырывается хрип…

Дождь стучит меня по плечу, он устал топтаться на месте и слушать слова, он хочет идти дальше. Я согласна — этот разговор лишь тратит наше время — подставляю ему руки и позволяю увести себя. Мы идём по аллее, нам хорошо вместе. Мы как прежде молчим, и только звук наших шагов ложится на асфальт неровными штрихами: кап, кап, кап-кап, кап…

Анна молчала. Она всё так же сидела, сложив руки на коленях, и смотрела вроде бы на меня, но куда-то мимо. Так бывает, когда человек о чём-то глубоко задумывается и смотрит как бы сквозь тебя, сквозь предметы, которые оказываются на пути его взгляда. Сейчас Анна смотрела именно так, и глаза её то сужались, то расширялись, а голова покачивалась в такт мыслям. Я не стал выводить её из этой задумчивости, закрыл файл и выключил ноутбук.

— Зачем вы его выключили? — тихо, словно оживая понемногу, спросила она.

— Батарея садится.

— Ах да.

Анна ещё немного помолчала, потом, по-прежнему не меняя позы, сказала:

— Это очень лирично, очень, вы правы. И главное, вы угадали с формой, это действительно новелла. Многие авторы путают новеллу с рассказом, но вы угадали.

Я не угадал, я знал это с самого начала. Это не так уж сложно, особенно если заглянуть в специальную литературу, где и формы, и жанры разложены по строчкам критических статей.

— Завтра собрание в клубе, — зачем-то сказала она. — Придёте?

— Приду, конечно, — пожал я плечами.

— Папа говорил, в прошлый раз вам не понравилось.

— Не понравилось, — согласился я.

Мне хотелось поговорить о только что прочитанной новелле, о плюсах и минусах, о сюжете, идее и прочих составляющих, но тему разговора выбирал не я, и уж если Анну больше интересует их литературный клуб, чем моё творчество, что ж, будем говорить о литературном клубе.

— Папа рассказывал, вы были очень недовольны.

— Ну, это… как вам сказать… Я ожидал большего. Когда Геннадий Григорьевич пригласил меня в клуб, я представил себе этакий анклав акул пера и пираний стиля, где Мельпомена и иже с нею сидят на резных стульчиках на недосягаемой высоте и вершат судьбы литераторов. Мне даже было страшновато, боялся: вдруг окажусь недостойным? А увидел садок с карасями. Понимаете? Я не то чтобы недоволен, нет — я разочарован.

— А вы?

— Что я?

— Вы акула или карась? Просто интересно, кем считаете себя вы.

Спросила так спросила. Умеет она поддеть человека. Скажешь — акула, и сразу кулаком в лоб: а что ты, акула, написал такого хорошего, чем можно было бы гордиться? А назовёшься карасём, тогда к чему вообще весь разговор? Может ли карась рассуждать о вечном? И вот вся семейка у них такая: что папа, что мама, что дочка. Особенно дочка. С виду и по разговору вроде бы обычная светская барышня их интеллигентной семьи, а посмотришь внимательней, так чертей в глазах не сосчитать, и уже не светская, но настоящая тургеневская. Да, самая что ни на есть тургеневская… Только очень красивая.

— А вы как думаете? — нашёлся я.

Анна не стала торопиться с выводами, хотя, признаю, мне бы хотелось услышать похвалу от неё. Но ответила она обыденно:

— Время покажет.

Да, время покажет. Время всё покажет: и карасей, и акул, и корюшку — всю рыбную линейку. Жаль, результатов мы не узнаем.

Анна встала. Я решил, что она собралась уходить, поэтому предложил:

— Вас подвезти? Если желаете, мой мопед к вашим услугам.

Мопед, конечно, не самое удобное средство передвижения, но всё-таки не Боливар, двоих выдержит. Однако Анна отказалась.

— Вы думаете, я сюда пешком пришла? Пять километров от города.

— И часто вы сюда приезжаете?

— Не часто. Раньше часто, а теперь… Если хочется побыть одной. Странно, что вы тоже выбрали это место. Я очень удивилась, увидев вас. Сначала хотела окликнуть, но вы так самоотверженно работали, — она покачала головой. — Если бы знала над чем, то непременно окликнула. Не надо вам писать боевики.

Я развёл руками.

— С удовольствием перейду к чему-то более существенному, но найти тему для серьёзного романа не так уж легко. Увы, всё лучшее уже занято.

— Ерунда. Для хорошего писателя найти тему всё равно что… ну я не знаю… подобрать упавший на землю лист. Вон он лежит, только наклонитесь.

— Вы считаете меня хорошим писателем?

— Ах да, вы же литератор. Извините. Но суть дела не меняет.

— Согласен. И сравнение с упавшим листом очень интересно. Осталось с чего-то начать.

— Начните с себя. Вот вы приехали в этот город, незнакомый, чужой. Вам одиноко, грустно, вам нужно построить жизнь заново. А этот упавший лист, он… он… Ну пусть будет…

— Чем?

— Пусть будет… Ну пусть будет чем-то таким, от чего вы ушли. Или нет, не так. Пусть будет тем, к чему нельзя приходить, или возвращаться, или наоборот. Господи, да кто из нас литератор? Думайте, придумывайте! Не я же за вас решать буду!

В её словах был смысл. Чего уж там боевики — боевиков и без меня напишут сотни, стоит ли участвовать в этой гонке развлечений? Права она. А вот взяться за что-то серьёзное — это и сложнее, и интереснее. Только получится ли? Страшно. Страшно оказаться банальным, непонятым, отвергнутым — это самое ужасное оружие против автора. Не хочу быть убитым из него.