небу перед шумным журавлем или поющим лебедем, и вообще, всему ли, что есть в природе, погибнуть оттого, что законы перевернулись с ног на голову? Вот я предпочитаю еще раз сразиться с римлянами, столь часто терпевшими поражение. Пусть возвращаются и вновь вступят в бой».

Легат едва закончил говорить, как невнятный ропот раздался среди командиров и взволнованных рядов воинов. Так же точно при наступлении бури море волнуется мощным вихрем и стонет, обрушиваясь на скалистый берег. Волны удваивают свой шум, и вся береговая линия ревет от их падения, когда они становятся бурными и поднимаются падающим затем раз за разом гребнем. Главнокомандующий взмахнул рукой и приказал соблюдать тишину, люди сразу же замолкли и стали пристально глядеть на своего предводителя. Внимание и взгляд каждого сосредоточились на нем, ибо [воины] с нетерпением ожидали услышать план их главнокомандующего, поэтому они тщательно слушали и отдали все свое внимание тому, что он собирался сказать. И их предводитель спокойно увещевал свои войска, они же внимали его словам, и затем, воодушевив их возбужденные умы на битву, воспламенил их своей речью и сделал стойкими перед лицом врага: «Товарищи, таким вот путем возросла слава Римской империи, таким путем наше государство, сокрушая мятежные народы и их войны, обрело власть над всем миром. Римский воин [никогда] не боялся народов, поднимающих оружие, и не поворачивался спиной в страхе перед силами врага, как бы велика ни была его численность. Он был верным своим товарищам, бдительным и хитрым, героическим и сильным, чтобы вынести все тяжкие труды войны. Но когда верность его нарушалась и честь, воздаваемая императору, не овладевала целиком его рассудком, пока он готовился к войне, как только он избирал разорение и грабеж и, сумасшедший от войны, домогался наград вопреки нашему делу, тогда римская армия, брошенная в сотворенную ею же панику, обратит спины в бегстве и будет воображать, что ее на самом деле разбили варварские племена! Но даже в этих случаях Фортуна не продлит наши страдания из-за нарушенной верности. Она вернется с пущей милостью и изобилием радости. Ибо, как повелевает ее долг судеб, она любит Рим, как саму себя, и ради Рима она основательно уничтожила и сокрушила многих агрессоров и даровала свое счастье нашей державе. Что проку было Гунтариху, сумасшедшему тирану, носить титул тирана, когда он пал на пол со своего кресла от кровавой армянской бани? Среди пиршественных столов и кубков на них, разве не понес он заслуженную кару за нарушение договора с нами? К чему мне вспоминать Стотзу, беглеца, скитавшегося по всем частям мира, алча чужого [достояния] и того, что было тщетным, имея склонность добыть имя тирана в неправедной войне? Какую бойню он учинил в Ливии, какое сумасшествие принес этим народам! Скольким [количеством] крови он запятнал свой меч! Но он пал – возможно, слишком поздно, скошенный заслуженной им смертью, приняв вместе и вину, и наказание. Вы видите, люди мои, как много работает Фортуна, чтоб исполнить свое обещание нашему императору, как много она трудится в войнах, чтобы подчинить римлянам весь мир. Идите же, мои сотоварищи по войне, мои верные сограждане, покажите свою силу, каждый из вас, среди опасностей, видимых всеми, и, как верные римляне, сокрушите эти злобные народы. Пусть их люди и подчиненные вожди узнают, какова доблесть нашего народа, какова слава его оружия. Зрите суровую опасность, над которой нависают ныне наши знамена, и будьте бдительны, люди. Наши шатры окружены, и мавры вокруг нас повсюду. Наша единственная надежда на спасение – наша доблесть и мечи. Те люди, которых вы считаете стоящими на нашей стороне, те, которые, как вам кажется, соединены с нами союзом, – поглядывают, как бы выйти из создавшегося кризиса. Если римляне одержат победу, они будут нам служить и воздавать почести. Только наша добрая удача победы и страх, который они испытывают, оставят их верными. А теперь – восстаньте, граждане! Эта победа одолеет [сразу] двух врагов. Пусть те, кто нам противостоят, погибнут от меча, и пусть наша доблесть устрашит прочих. Командиры подразделений, каждый из вас пусть пойдет и расставит людей по позициям. Пусть знамена несут перед полками, ведите линии воинов в бой хорошо подготовленными к атаке».

Он закончил свою речь и, вскочив [в седло], воссел высоко на спине своего коня. Доспехи почтенного воина загудели, и шлем, блеснув внезапным великолепием, отразил солнце и послал его лучи в глаза воинов. Красноватое сияние доспехов молнией сверкнуло по лагерю – так бывает, когда туча, плывя с причудливым грохотом по бескрайнему полю небосвода, гремит громом, задев вершину Олимпа, и внезапно извергает из своего чрева пламя. Тогда все командиры, старшие и младшие, приветствовали его, и подразделение кавалерии, ведомое ими, опершись на свои крепкие копья, прыжком оседлало лошадей, в то время как прочие держались за башнеподобные шеи своих высоких коней. [Поначалу] по всей равнине быстрые кони боролись с удилами, шарахаясь то влево, то вправо. Но затем, почувствовав руки хозяев на своих шеях, обрадовались и перешли на галоп, пересекая широкую равнину.

Итак, они выстроились к битве. Гентий командовал колонной на правом фланге и окружил свои знамена отрядами копьеносцев. Сам полководец, радостный, сверкая своим отполированным шлемом, ехал впереди на своем коне. Красивый, с украшенным плюмажем гребнем [шлема] и сверкающий золотом, он быстро ехал среди войск, разжигая пламень битвы и храбро выставляя линию своих войск со всем искусством полководца.

Рядом с ним – Пуцинтул, великий телом и душой, привел оружие воинов в движение и выстроил их плотные ряды позади своих знамен. На этого воина, возвышавшегося, словно башня, в гребнистом шлеме и красивых доспехах, было приятно смотреть, когда он, сжимая длинное копье, возвышался на коне, отдавая привычные команды своим товарищам, ибо всепобеждающая мудрость всегда обитала в его сердце. Счастлив был бы он, если б судьба даровала ему долгие дни под солнцем. В преклонных годах он только еще больше обрел бы силы, да, как бы он расцвел!

(ст. 487—582)

Третьим был Григорий, дико размахивающий копьем и великолепный со своим легким щитом и испанским кинжалом. Рядом с ним вел под знаменами свои войска Гейзирит[85], хотевший взломать укрепления врага еще до того, как будет дан сигнал. Он хорошо знал себя. Облаченный в сияющие доспехи, он владел гигантским оружием. Все его тело было одето сталью, он представал сияющим видением, ибо инкрустировал пластины доспехов золотом. И он носил золотой шлем с блестящей железной подкладкой, чьи острие и гребень были украшены конской гривой. Он