– Кортик?

– Да, дедовский, наградной, очень дорогой. Фамильная реликвия. Мне этот, с бородавкой, сказал во время беседы. Очень на него напирал, на кортик.

Возле гастронома «Можайский» пришлось остановиться на светофоре.

– А ты что, уже задумался, запинкертонило тебя? Понимаю, кортик, такая сочная улика!

Леонид немного приподнялся на сиденье и попытался большими пальцами обеих рук поудобнее устроить на животе брючный пояс.

– Растолстел, что ли, на харчах академика Петухова?

Машина рванула, как с низкого старта. Когда проносились мимо Поклонной горы, Леонид уладил наконец все дела с брюками.

– Я хотел спросить вот еще что. С самого начала хотел, но постеснялся.

– Сыщик и стеснительность – две вещи несовместных.

11

Надо осмотреть сторожку, вот какая мне пришла в голову идея. Конечно, нехорошо, но это в обычной ситуации, а в той, в которой оказался я, все средства законны и уместны. Можно назвать этот осмотр мерой превентивной самообороны.

Что я там рассчитывал найти? Я не был даже уверен, что мне удастся проникнуть внутрь, хотя мне не приходилось видеть, чтобы новый сторож запирал свое жилище. Может, входная дверь просто-напросто захлопывается, как в городской квартире. На худой конец заглянем в окна.

Да, это был поход наобум, без конкретной цели. Но я не стал препятствовать своему страстному желанию. Разрастаясь, оно бы меня извело, истомило.

Нет, в руках я себя держал. Не кинулся сразу к сиреням, маскировавшим белое с железной крышей строеньице. Для начала проинструктировал Марусю, инструкция была краткой, но энергичной: сидеть у себя в комнате и никуда не высовываться.

– А суп?

– Высовываться только на кухню!

Солидной, неторопливой походкой я проследовал к воротам и выглянул наружу, конечно же, для того, чтобы удостовериться, что «форд» Вероники Модестовны в самом деле убыл из поселка, а не прячется где-нибудь за деревом.

После этого я внимательно осмотрел территорию сопредельных участков. Слева жила престарелая теща какого-то большого начальника из министерства цветной металлургии вместе со сворой маленьких злых собачек. Ни тещи, ни ее тварей видно не было. Дом справа находился под многолетним ремонтом, и в данный момент ремонт находился в той фазе, когда рабочие не приходят на место работы даже для того, чтобы выпить.

Что ж, я подышал глубоко и замедленно, по всем правилам метода профессора Куротопченко, и почувствовал, что реально успокаиваюсь.

Начнем действовать.

Надо идти к сторожке с таким видом, словно собираешься попросить соли и больше тебе совсем ничего не надо. Да, пусть соль будет моей легендой, на тот случай… на всякий пожарный случай.

Дорожка к белому строению за сиренями тоже была выложена кирпичом, только по ширине уступала главной, магистральной.

Подошел к двери.

Еще раз оглянулся по сторонам, не следит ли за мной какой-нибудь случайно проходящий по дороге пешеход.

Не следит.

Я взялся за ручку и осторожно нажал.

Ручка поддалась! Я отпустил ее, привыкая к первому успеху. Для того, чтобы войти внутрь, надо было заново собираться с силами. И еще раз оглядеться.

Огляделся.

Собрался. И снова надавил на ручку.

Она не поддалась!

Более того, я почувствовал, что не поддалась она не сама по себе, а потому что ее кто-то держит с другой стороны. Я надавил на нее сильнее.

Ручка вела себя как живая, она чуть пружинила, но твердо не желала уступать моему нажатию. Мне даже показалось, что она теплая.

Мысль моя работала лихорадочно, но паники я постарался не допустить. Не позволил себе бросить все и обратиться в бегство. Нет, я сделал вид, что посчитал дверь обыкновенным образом запертой, отпустил ручку, медленно развернулся и медленно, как можно медленнее пошел прочь.

Ничего не сказав про соль.

Пошел по узкой кирпичной дорожке.

Потом по широкой кирпичной дорожке.

По ступенькам.

Через веранду и к себе в нору.

И только там меня прошиб пот. Я рванулся и запер дверь с веранды в коридор.

Добежал до кухни.

Маруся!

Она, ничего не подозревая, возилась у газовой плиты. Я бросился к окну своей комнаты. Из него сторожка просматривалась довольно неплохо. Наблюдал я ее с этой позиции десятки раз, но теперь она выглядела необычно.

Там кто-то есть!

Кто это может быть?

Да кто угодно.

Это может быть Барсуков, это может быть американец, это может быть Валерий Борисович, всеми так страстно разыскиваемый. Но почему этого неизвестного с раскаленной рукой не отыскали люди Аникеева? Они ведь, я это помнил отчетливо, заходили в сторожку, они внимательно осмотрели всю территорию и потом заглянули и к Леониду.

Объяснение очень простое. В сторожке сидит человек Аникеева. Это же так логично. Мне ведь сразу показалось, что следственная бригада комитетчиков ведет себя как бы чуть-чуть небрежно. Без души, без азарта. Как бы не придавая особого значения этому, без сомнения, значительному делу. Вон даже кабинет Модеста Анатольевича не опечатали. Пусть там ничего интересного, на их взгляд, нет… Господи, да кто сказал, что там ничего интересного не было. Они просто сами все интересное и вынесли, не привлекая особого внимания.

Кем тогда является наш новый сторож? Ответа не требуется. А сейчас он уехал, оставив напарника.

Теперь вопрос, поверил ли этот напарник мне. То есть убедительно ли я сыграл там у двери. Если поверил, значит, считает, что не раскрыт, значит, не сунется наружу, будет ждать возвращения Леонида.

А вдруг не поверил? У меня-то ни на секунду не возникло сомнения в том, что ручку с той стороны держит человек, а не замок. Глупо думать, что противник глупее тебя.

Надо ждать, что он начнет действовать. Каким образом? И почему я, собственно, боюсь его действий? На чем меня застукали? Что я такого совершил? Зашел к сторожу за солью!

Несмотря на все эти попытки непредвзятого анализа ситуации, волнение мое никак не хотело улечься. Более того, с каждой минутой мне становилось все страшнее и страшнее. Кажется, я переоценил свои силы, ввязался в игру, не полностью изучив ее правила, а по ходу ее выяснилось к тому же, что не полностью мне известные правила могут еще и меняться.

Бежать!

Вот какая мысль овладела мною. Овладела полностью и до конца.

Там, где ты ничего не можешь, там ты ничего не должен хотеть, сказал кто-то древний и умный. А я ведь даже и не хочу уже ничего здесь, почему же мне не сбежать?!

Свое дело я сделал, устроил, обстряпал,