– Домой? – выдает Шатохин с непонятными для меня интонациями.

В своей обычной разгульно-свободной манере и вместе с тем… Звучит как провокация.

– А есть другие предложения? – выдыхаю ему в тон.

Даня прищуривается. Ощущение, будто таким образом еще глубже в меня проникает.

– Можем рвануть ко мне. Квартира недалеко, – предлагает как-то равнодушно, еще и плечами пожимает. – Если хочешь…

Я вздрагиваю и, не выдерживая больше его взгляда, поворачиваю голову в сторону.

– Не хочу, – высекаю якобы твердо.

На самом же деле… Хорошо, что меня дома ждут. Иначе бы сорвалась.

Слышу шумный вдох, который Даня как-то слишком бурно совершает. А следом его же тихое:

– С-с-сука…

Не могу не отреагировать.

Смотрю ему в лицо, а он – куда-то ниже моего подбородка.

– Что такое?

– У тебя тут… – выдыхает хрипловато, постукивая при этом двумя пальцами себя по шее, в районе кадыка.

Неосознанно зеркалю это движение. Прикасаюсь к себе и замираю.

– Что, Дань?

– Блядь… У тебя тут мои зубы, – выдает таким тоном, словно катастрофа случилась. – А чуть левее мой засос.

– Ну, прям уж таки твой! – психую я. – Написано, что ли?! Или кто-то слепок делать собирается?

Чувствую, как щеки заливает жаром. Не только от злости, конечно. Но пусть Шатохин думает, что это лишь она.

– Я везу тебя домой, – чеканит по слогам. – Я!

– И что?! Проблему нашел! Я до этого весь день гуляла. С Эдиком была, с Никитой была, с Янкой была… Мало ли как получилось!

– С каким Никитой? – резко надвигается Даня. – Что еще за шланг, нах?

– Ой, все!

Ухожу в сторону. Потом и вовсе перебежками к его танку добираюсь. Дергаю за дверь. Заперто. Оглядываясь, надуваю губы.

Шатохин закатывает глаза, но блокировку снимает.

Запрыгиваю. Тяну полную грудь кислорода. И задыхаюсь от его запаха. Столько здесь его… Дерзкого, дикого, сексуального… Низ моего живота тотчас спазмом сводит. А уж когда сам Даня садится в машину, возбуждение сгущается капитально.

Боже, нет… Опять?

Он смотрит, несомненно, читает по всем моим маркерам и выдает приглушенно:

– Давай еще разок по-быстрому?

– Что? – строю вид, что не улавливаю, о чем речь.

Саму же от скакнувшего волнения буквально перетряхивает.

– Полетаем, говорю. Сюда иди, – сжимает ладонями мои плечи и тянет на себя, пока не сталкиваемся лицами. – Ты мне еще кое-что должна, – шепчет нахально. – Пососи, Чаруша.

Вся моя невозмутимость разваливается. Падает как крепость.

– Что? Я… Я… Я не могу! Мне мама раз десять звонила!

– Твою ж мать… – высекает то ли сердито, то ли просто расстроенно. – То есть, не твою, конечно. Мама Таня ни при чем, – спохватывается, меняя тон. – Просто… Просто… Блядь…

Отнимая руки, пытается отстраниться. Я не даю. Для самой себя неожиданно ловлю ладонями Данино лицо и выпаливаю всполошенным шепотом:

– А тебе со мной понравилось? Со мной лучше, чем с другими? Ты меня постоянно хочешь? Меня?

Шатохин хмурится и замирает.

– Что за вопросы? Зачем тебе? Да и… – вначале звучит странно, почти растерянно. Но, выдержав небольшую паузу, вдруг смеется и жестко добивает: – Знаешь, пока нечего оценивать. Вот отсосешь, тогда посмотрим.

Реагирую на это пощечиной. Со всей дури обиженно заряжаю.

Даня, естественно, незамедлительно свирепеет. Дернув меня за руки, чудом кости мне не ломает. Как-то очень грубо дергает на себя и скручивает, практически обездвиживая.

– Если бы не мама Таня, ты бы уже была на заднем сиденье с красной задницей!

– Что ты прицепился к моей заднице, извращенец?! – толкаю в ответ вроде как сердито.

На самом же деле едва дышу.

Кажется, что сердце размножилось на тысячи клонов и, заняв доступную моему организму площадь, колотится теперь на разрыв в каждом квадратном сантиметре.

– Извращенец, да, – припечатывает Даня, упорно пробиваясь своим порочным голосом сквозь толщу растущего внутри меня хаоса. – Прицепился, потому что ее я тоже оприходую. Я буду везде, Динь-Динь.

– Замолчи… – единственное, что мне удается выпалить, настолько поражена очередным заявлением.

Шатохин же вдруг разражается хохотом.

– Марина, блядь… – стонет между смехом. – Прозвучало равнозначно: «Приступай».

Ничего не могу поделать, он меня волнует. Я вся дрожу. И как плотно ни смыкаю бедра, промежность пульсирует и наливается жаром.

– Даня… – интонациями призываю его тормознуть этот беспредел, потому как сама уже не справляюсь.

Но он… Давит мне на затылок, пока не касаемся лбами.

– Маринка… – выдыхает как-то непонятно.

– Все слишком стремительно, Дань, – тараторю я сбивчиво. – Чересчур быстро продвигаемся! А в «шесть»… – упоминаю свой лист задач и задыхаюсь. – В «шесть» там уже все!

– Что за «шесть»? Что там?

– Не скажу!

Пытаюсь увернуться, только он не пускает.

– Скажи!

– Нет!

– Скажи мне!

– Нет, нет, нет… Ни за что не признаюсь! Рано! Это все испортит!

– Марина…

– Будет у нас сейчас «пять», «пять а», «пять б», «пять в»… Потому что ты не справляешься!

Даня на это заявление реагирует вполне ожидаемо. Он разъяряется.

– Я не справляюсь?! – выдает агрессивно.

– Ну, или я…

– Марина, блядь… Что хоть за «пять»? Марина?!

– Ты же придешь на папин юбилей? – закидываю очередной крючок. – Там и узнаешь!

Шатохин стискивает челюсти. Бурно вздыхает через нос. Пока я отстраняюсь, никак не препятствует. Только из-подо лба наблюдает.

Уже хватаюсь за ремень, когда вдруг дергает обратно. Вжимаясь мне в лоб, жестко требует:

– Скажи хоть, как назвала свой тумблерок.

– Какой тумблерок?

– Который клиторок.

– Боже, Даня…

– Говори.

И мне приходится признаться.

Смущаюсь до ужаса, но приникаю губами к его уху и делюсь сокровенной информацией. А он… Отсмеявшись, Даня хладнокровно обрушивает на нас страшное обещание:

– Дойдем до шестого пункта, и все. «Седьмой» для меня – перебор. Да, было бы круто… Но… Ты, короче, не слушай, что я говорю. Не буду я тебя трахать. Блядь, конечно, не буду, Марин! Никуда, Марин!