пользовался лишь тогда, когда обойтись без нее было нельзя. У нас никогда не было трактора — он считал, что лошади лучше. И действительно, для таких маленьких участков не существует лучшей тягловой силы, чем лошадь. Я и сам имел лошадей, но пришлось их продать, хотя сердце у меня разрывалось, ведь я по-настоящему любил их. Ну вот, чинили мы упряжь, и тут Фил ни с того ни с сего заявляет, что отправляется в порт и постарается наняться на корабль. Мы и раньше от случая к случаю толковали об этом, оба бредили странствиями, но, когда Фил заявил, что уходит, это оказалось для меня полнейшей неожиданностью. Я и не предполагал, что он решится на такое. Понимаете, в те дни, более пяти десятилетий назад, в воздухе носилось особое настроение: тут и острота момента, и обстоятельства, новизна и увлекательность путешествий к иным мирам. В прошлом было такое время, когда мальчишки удирали из Новой Англии в море, а пятьдесят лет назад они удирали в космос…

Рассказывая, он вспомнил тот день. Воспоминание было живым, словно, как он и сказал Андерсону, это было только вчера. Видение было ясным и ощутимым, вплоть до затхлого аромата прошлогоднего сена. Под кровлей амбара ворковали голуби, а на пастбище у холма мычала одинокая корова. В стойле топали копытами лошади, негромко похрустывая остатками сена в яслях.

«Вчера ночью я решился, — сказал Фил, — но не говорил тебе, пока не созрел для окончательного шага. Разумеется, можно обождать, но тогда есть риск, что я так никуда и не выберусь. Я не хочу прожить всю жизнь здесь, жалея, что не решился уйти. Скажи отцу, а? Когда я уйду. Поближе к вечеру, чтобы я смог отойти подальше».

«Он не станет удерживать тебя, — ответил тогда Эдвард Ламберт, — так что лучше скажи ему сам. Может, он и поспорит, но удерживать не станет».

«Если я скажу сам, то не смогу уйти. Я увижу его глаза — и не смогу. Эд, сделай это для меня, а? Скажи отцу сам, чтобы мне не пришлось глядеть ему в глаза».

«А как ты проберешься на корабль? Им не нужен желторотый деревенский парнишка. Туда берут подготовленных людей».

«Всегда найдется готовый к отлету корабль, на котором недостает одного-двух членов экипажа. Корабль не станет ждать их или попусту тратить время на розыски. Возьмут любого, кто подвернется под руку. Через день-другой я найду такой корабль».

Ламберт снова вспомнил, как стоял в дверях амбара, глядя вслед хлюпающему по лужам брату, силуэт которого постепенно растворялся в туманной мороси. Вот серая пелена сеявшегося с небес дождика совсем поглотила его, но Ламберту еще долго казалось, что вдали виднеется крохотная фигурка бредущего по мокрой дороге брата. От воспоминаний вновь стеснило грудь, подкатил под горло комок и навалилась жуткая, сокрушительная тяжесть потери, горестного расставания; будто утратил часть себя, будто душу разъяли надвое, будто здесь осталась лишь половина.

— Мы были близнецами, — сказал он Андерсону, — и притом идентичными. Мы — не просто братья, это куда более глубокая связь. Каждый был частью другого. Мы все делали вместе. Я воспринимал его как себя, а он — меня. Филу потребовалось немалое мужество, чтобы вот так просто уйти.

— А вам потребовалось немало мужества и понимания, чтобы отпустить его… Но ведь он вернулся?

— Ненадолго и только после смерти родителей. И в тот раз он пришел пешком, точь-в-точь как уходил. Но задерживаться не стал. Побыл денек-другой, и ушел — уж очень его тянуло обратно. Сидел как на иголках, пока был дома. Будто что-то гнало его отсюда.

«Пожалуй, не совсем так, — подумал Ламберт про себя. — Он весь был на нервах, какой-то дерганый. То и дело оглядывался, будто кого-то опасался и проверял, не появился ли Преследователь».

А вслух сказал:

— Он приезжал еще несколько раз с интервалом в пару лет, но никогда не задерживался надолго. Рвался обратно.

— А как вы объясняете возникновение слухов, что у вас нет брата? — поинтересовался Андерсон. — Как вы объясняете отсутствие соответствующих записей?

— Да никак не объясняю. Чего только люди не наговорят. Глупые россказни могли начаться с элементарного вопроса: «А, вы про его брата? Да есть ли у него брат? Может, его никогда и не было?» Другие подхватывают вопрос, заменяют его утверждением, добавляют кое-что от себя — и пошло-поехало. В здешних местах поговорить почти не о чем, и люди хватаются за любую подходящую возможность. А судачить об этом старом дураке из долины, вообразившем, что у него есть брат, и прожужжавшем всем уши насчет несуществующего брата, странствующего среди звезд, — дело весьма увлекательное. Хотя, по-моему, я никому не навязывался с рассказами о брате и никогда не спекулировал его именем.

— А как быть с записями? Точнее, с их отсутствием?

— Просто не знаю. Я этим не интересовался. Видите ли, я просто знаю, что у меня есть брат, и все.

— А вы не хотели бы побывать в Мэдисоне?

— Да как-то не рвусь. Я редко отсюда выбираюсь. Машины у меня уже нет, а когда надо съездить в магазин за тем немногим, в чем еще нуждаюсь, я просто напрашиваюсь в попутчики к кому-нибудь из соседей. Мне и здесь хорошо; я не питаю желания побывать в иных краях.

— И вы жили здесь в одиночестве со времени смерти родителей?

— Именно так. Однако вы зашли чересчур далеко. Я не испытываю к вам особой симпатии, мистер Андерсон. Или следует сказать «доктор»? Пожалуй, что так. Я не намерен ехать в университет, чтобы отвечать на ваши вопросы или подвергаться тестам ради ваших исследований. Не знаю, что интересует вас, но мне лично это ни капельки не интересно. У меня есть дела поважнее!

— Извините, — сказал Андерсон, вставая. — Я вовсе не собирался…

— Вам не за что извиняться.

— Не хочется уходить вот так. Я предпочел бы, чтобы наш разговор завершился на более благожелательной ноте.

— Не беспокойтесь. Забудем об этом — лично я намерен поступить именно так.

Гость ушел, а Ламберт продолжал сидеть в кресле, глядя на дорогу. Время от времени мимо проезжали машины, но совсем редко — этой дорогой почти не пользуются. Она никуда не ведет, являя собой всего лишь навсего путь к нескольким домам, расположенным в долине и среди холмов.

«Что за хамство, — думал он, — что за невежество! Вот так ворваться в дом к человеку и начать задавать подобные вопросы! А его исследования, должно быть, касаются иллюзий людей преклонного возраста. Хотя и необязательно; с равным успехом они могут касаться любой другой