было совсем немного людей — снующие туда-сюда коренные жители Шибрука, редкие челноки, собирающие вокруг себя настоящую неконтролируемую толпу из желающих купить-что угодно, и ещё более редкие охранники. Единственное, что приходило в голову Уильяму, когда он видел всё то зрелище: Монреаль без сердца в лице лидера Сопротивления медленно умирал, погружаясь в хаос — становился той крысой, мышеловку на которую ставил не так давно.

— Я… Не могу… Пожалуйста, я не могу.

Уильям из Джонсборо ощутил лицом лёгкий удар — его прижали к стене, а ствол револьвера направили прямо на голову.

— Советую смочь. Считай, что у тебя простой выбор: либо я убью твоего попутчика, либо ты убьешь моего предателя. И да, промедление — это тоже ответ.

Айви достал нож и осторожно, с большой опаской и нежеланием пошёл вперёд.

— Ты ведь даже не знаешь, кто он, верно, Билли? — Эммет очень тихо шептал тому на ухо. — Небось, нашёл пацана где-то на севере США, приютил и решил, что он — самое обыкновенное дитя? Знаешь, что то за метка на его шее? О, знаешь, уверен. Готов спорить, он тебе наплёл многое, но точно не правду о том, что же это на самом деле такое, — дверь в будку открылась. — Смотри: сейчас он войдёт туда и расправиться с той тушей быстрее, чем ты успеешь моргнуть. Сколько ему лет, а? Ты хоть это знаешь?!

— Семнадцать, — недоумевая, ответил тот.

— Неверно! О, только не говори, что пропустил его День рожденья! Ха-ха-ха-ха, — шёпот всё больше походил на злобный. — Хочешь слышать, что он сейчас говорит? Хочешь?! Он плачет. Ревёт: «Простите», — настолько часто, насколько ему хватает воздуха, чтобы говорить.

— Останови его!

— И не подумаю! Ты лишь полагаешь, что спас человека… А на деле… О, на деле я дам тебе возможность полюбоваться на плоды своих трудов… — послышался стук железа — в комнатушке что-то упало. — Я, кстати, неспроста ему дал нож. Во-первых, я должен убедиться, что не ошибся, а во-вторых, сейчас мы с тобой медленно пойдём, и ты всё увидишь.

Они медленно зашагали вперёд — к будке, из которой раздавался монотонный глухой стук. Хантер уже знал — догадывался о том, что происходило за дверью. Да, он уже видел, как это происходило — в тот момент, когда Ви получил всего лишь лёгкий порез. Но вместе с теми чувствами, что одолевали его, вместе с яростью и отвращением, он также испытывал странный в своей природе страх. «Нужно было спросить, кто он, давным давно! Наплевать на все правила приличия, на чувства, на… да на всё! Почему я этого не сделал?!»

— Всем известно, почему ты этого не сделал, — тень возникла рядом с ним и шагала в такт. — Потому что тебе это не было нужно! Потому что любая версия из тех, что ты предполагал, подходила тебе в качестве истины… Да потому что тебе вовсе не нужна была истина! — за дверью раздался ещё более громкий, более смертельный удар. — Всё, что тебе нужно было — это шанс на искупление за давнюю ошибку! Одна спасённая жизнь за десятки сгубленных, и даже здесь ты умудрился провалиться! — звук доносился всё реже. — Грёбаный «За день до нашей смерти»!.. А теперь ты на волоске! Теперь, когда пистолет у твоего виска, когда нож у твоего горла, а ты до сих пор не знаешь, кто он такой, потому что просто поверил в догадки!

— Толкни дверь, — скомандовал Джонс.

— Но хуже того — ты не знаешь, что он такое… Хотя, уверен, догадываешься…

Посреди небольшой будки лежало тело, на нём сидел Ви. Откинув стул, он взобрался на охранника и продолжал механично, но жестоко наносить удары, не замечая никого и ничего вокруг. Лицо лже-Эммета превратилось в кровавую кашу — пробитые глазницы, напоминающие разбитое яйцо, разрезанные десятки раз губы и щёки, походящие на свежую вырезку, выбитые потупленным лезвием зубы, пробитый череп — ни один разумный человек, взглянув на то месиво, узнал бы ни лицо, ни того, кому оно принадлежало.

В глазах парня не было ничего. Даже меньше, чем ничего — тот самый серый взгляд, что пугал своей пустотой, в те моменты обращал в ужас бесчеловечным холодом, что исходил от него — словно само убийство было сделано по-приказу, словно для того, кто его совершал, ничего не происходило, словно какой-то демон вселился в тело и вторил свою чёрную работу, пока настоящий человек витал где-то в небесах. Когда нож в очередной раз вонзился в раздробленные на десятки мелких ошмётков рёбра, он, Уильям «Из Джонсборо Хантер», понял, у кого видел такой взгляд — именно им смотрел на посетителя бара тот, кто прямо в ту секунду держал его на мушке.

— Ви! — прокричал он. — Хватит! Стой! Ви, он мёртв!

Будто бы сдерживая себя от следующего удара, он остановился и повернул голову. Да, в тех глазах не было ничего — даже слёзы, лившиеся, по словам Ворона, в самом начале, уже застыли на щеках, но было кое-что другое — белок его глаз был полностью залит кровью, как если бы несколько сосудов лопнули одновременно. Не произнеся ничего, он лишь крепче ухватил нож и ринулся вперёд — на Уильяма. Нож удалось остановить буквально в миллиметре от брюха — охотник обхватил запястья своего соперника и крепко-крепко держал их, пока тот просто давил всем своим весом, пытаясь достать лезвием до плоти. Абсолютно пустой, жуткий взгляд.

— Стой! — старик поражался той силе, с которой старался давить Айви. — Стой, идиот!

— Он не остановиться, — шепнул Джонс. — Уверяю тебя, — до рубашки оставалось совсем немного. — Знаешь, это будет очень… очень глупая смерть.

Быть перебежчиком, как и в случае Ворона, означало — всё время находится в балансе между жизнью и смертью. Повышенная реакция, обострённые чувства ориентации и максимум физических возможностей давались за счёт ускоренного сердцебиения, что разгоняло паразитов по всему телу. Чем быстрее билось сердце — тем менее невосприимчивым к боли и прочим внешним факторам становился человек, так как болезнь полностью окутывала спинной и шейный мозг, отключая рецепторы. Но если «высший» перебарщивал — он умирал либо от разрыва сердца, либо достигал «точки невозврата», когда количество активных и неактивных клеток переставало находится в балансе, и через время, становился заражённым-диссидентом — всё той же машиной для убийств, только неконтролируемой.

В