Члены комитета, понятно, как в рот воды набрали.

Отдулся председатель:

– Один был вопрос – демобилизация. Разрешили только что с военным комиссаром. Других вопросов не имеем.

– Так-таки никаких вопросов? – прищурился Ленин и чуть наклонился в сторону председателя. – Ну а как вы разъедетесь? У вас же сводный полк. Ехать всем не в одно место.

– Само собой. Всяк в свой край поедет.

Ленин обратился к военному комиссару:

– Надо, товарищ Подвойский, организовать отъезд казаков и солдат. Сейчас тяжелое положение на транспорте. Есть еще имущество полка, вооружение, кроме личного оружия. Сколько потребуется времени, чтобы полностью демобилизовать полк?

Подвойский доложил:

– За пять дней управимся.

Ленин спросил у Сазонова:

– Давно на фронте, Михаил Власович?

Сазонов подскочил, будто ему пружина ударила из сиденья мягкого стула.

– Как с мобилизации, значит, с августа тысяча девятьсот четырнадцатого года.

– Из какого войска?

– Енисейского, как вот наш председатель. Станицы Атамановой.

– А! Большая станица?

– Как жа – раз Атаманова. Допреж в станице проживал сам атаман. Теперь не живет. Да и атамана нету. Так, барахло.

– Барахло? – насторожился Ленин. – В каком смысле барахло, Михаил Власович?

Сазонов оглянулся на Ноя и не знал, что ему делать. Эко проговорился! И ведь никто за язык не тащил – сам брякнул. И со стороны председателя комитета – никакой подсказки.

– Так кто же у вас теперь атаманом? – допытывался Ленин.

– Да вот прописывали мне: объявился атаман от серой партии, сотник и по фамилии Сотников. Дык я иво хорошо знаю: на позиции ишшо в пятнадцатом году вилял и так и эдак, покель в тыл не умелся, как по нездоровью. А здоровый! Хитрость все. А при Временном там, в Красноярске, атаманом войска стал. Теперь замутил воду и казаков втянул в мятеж – не признали новую власть. Как и што там произойдет в дальнейшем – того сказать не могу. Вот и сказал: барахло, не атаман.

Ленин оживился:

– Совершенно верно, Михаил Власович: барахло. К сожалению, такого барахла, как названный вами сотник, всплывает сейчас немало, и сами казаки должны тщательно присматриваться ко всем самозваным атаманам. Время очень тревожное.

– Куды тревожнее! – кивнул Сазонов. Повеселел старший урядник, как будто гора с плеч свалилась. Ленин-то экий уважительный, а? И по имени-отчеству называет, и разговаривает запросто, а не как генерал или тот Дальчевский со злым сверканием в глазах. Ведь чего только не говорили серые про Ленина!

Ленин спросил у Павлова:

– Давно ли на фронте, Яков Георгиевич?

– С шестнадцатого, как имел освобождение по многодетности. Проживал в станице Масловка под Оренбургом.

– Богатая станица?

– Была богатая. В девятьсот пятом году кыргызы пожгли, и с той поры так и не поднялись. За што? Дак известно – за землю. За сенокосы тоисть. Река у нас Масловка. Как весной разливается – на поймах трава богатющая. Дак эта самая Масловка с поймами как вроде к нашей станице отходит, а вроде не к нашей – к кыргызскому аулу. В точности столбами граница не обозначена. Ну, как почалась заваруха в девятьсот пятом году по всей Рассее, налетели кыргызы на станицу, с кольями, ружьями, как саранча, стребили много казаков, детишек, стариков и дома пожгли – пожарище такое было, ужас вспомнить. Вот и захирела станица.

– Понимаю, понимаю, – кивнул Ленин и спросил у Крыслова: – А вы давно на фронте, Иван Тимофеевич?

«Ишь, всех упомнил», – отметил про себя Ной.

– С объявления войны мобилизован. При лазарете долго лежал в Пскове опосля тяжелого ранения. Вот и толкнули потом в этот сводный полк.

– А вам хотелось бы вернуться в свой, кавалерийский?

– Не было свово – начисто стребили мадьяры. Ни штаба не осталось, ни полковника. Эскадрона не набрали из тех, какие живыми выскочили. Сам я под шрапнельный снаряд попал. В трех местах продырявило, окромя двух ранений, какие поимел ишшо в четырнадцатом зимою. По этой причине вот.

– Что же вас не демобилизовали?

– Дак командование по приказу самово Керенского спешно сколачивало сводный Сибирский полк, вот и собирали кого откуда, штоб направить в Петроград. А полк по прибытии в Петроград другое соображение сложил: стрелковые батальоны сразу перешли на сторону революции и дрались с юнкерами и другими частями.

– Но ведь вас силою не принуждали «сложить другое соображение»? Или грозились?

– Никак нет. Того не было.

– Ну а что вы скажете станичникам по прибытии домой? – спросил Ленин у Крыслова. – Казаки, думаю, будут спрашивать: почему служили на стороне Советов, а не с мятежниками генерала Краснова? И кто такие большевики?

У Крыслова в мозгу заклинило. Вопрос-то щекотливый! Сам о том думал денно и нощно. А как ответить? Ленин ведь перед ним!

– Что вы скажете? Или в вашем войске все спокойно и казаки поголовно приняли социалистическую революцию и декреты Совнаркома?

– Как ежли по вестям из дому – не приняли, – ответил Крыслов и вытер тылом руки пот со лба. – Сумятица происходит по всем станицам. Побоища между иногородними и поселенцами покуда нету у казаков, дак, как вот говорил наш председатель, нарыв сам по себе вспухает.

– Вспухает нарыв?

Крыслов окончательно упарился и никак не мог отвертеться от вопросов председателя Совнаркома.

– Да и среди казаков нашего полка очинно большие сумления. И в самом нашем комитете. Вить как вот слышал: большевики изведут казачье сословие, как тех буржуев и министров Временного.

– Ну, все это провокации! – успокоил Ленин. – Никто из большевиков не думает, можете мне поверить, истреблять или, как вы сказали, «изводить» казачье сословие. Трудовое казачество для нас, большевиков, то же самое трудовое крестьянство. Живите на доброе здоровье. Вот сегодня, например, я только что подписал телеграмму в Войско Донское на съезд сельских и городских Советов, в которой сообщил, что Совнарком ничего не имеет против автономии Донской области. А ведь нам известно, что заговорщики-генералы, тот же Краснов, мятеж которого был подавлен под Петроградом при участии вашего сводного Сибирского полка, готовят восстание на Дону против Советов. Так кто же кого собирается «изводить»? Казаки Советскую власть рабочих, крестьянских и солдатских депутатов или большевики казаков? Разве большевики «изводили» казаков сводного Сибирского полка в Петрограде и в Гатчине?

– Того не было!

– И быть не могло, – уверил Ленин. – Но полковому комитету, как высшему органу власти, думаю, надо серьезно обдумать свое настоящее положение и разъяснить казакам и солдатам: кому вы служили? Именно Советам, социалистической революции. Служили без принуждения.

– Принуждения не было, – подтвердил Крыслов, хотя именно он говорил среди казаков, что их принуждают большевики денно и нощно своим матросским отрядом. Но ведь то разговор среди казаков!.. Да и на заседаниях комитета Крыслов качался из стороны в сторону, то к восстанию, то против. – Принуждения не было, – повторил Крыслов и кстати вспомнил: – Но вот как мы порешили на заседании комитета с нашим председателем… – Крыслов упустил ниточку и запутался, не знал, что сказать дальше.

– Так что же вы решили на заседании комитета?

Крыслов отважился ответить прямо:

– Да вот сам Ной Васильевич сказал: «Как мы есть казаки – того и держаться надо. Ни к большевикам в партию, ни к меньшевикам, ни к серым». За казачество, значит.

– Это совершенно правильная позиция, – поддержал Ленин на полном серьезе. – Надеюсь, товарищ Свиридов, вы не принуждали казаков вступать в нашу партию?

Комиссар Свиридов встал:

– И разговора такого не было, товарищ Ленин. Наша партия сознательных революционеров, как же я мог принуждать…

Карие, прищуренные глаза Ленина уперлись в такие же карие, открытые и немигающие глаза Ноя Лебедя.

– Ну а вы давно на войне, Ной Васильевич?

Ной поднялся, звякнул шашкой, ударившейся об стул.

– Да вы сидите, Ной Васильевич!

– Не можно то, – отверг Ной. – Мобилизован в марте четырнадцатого года со старшим братом.

– Да садитесь же вы, Ной Васильевич. Или и мне придется подняться?

Ной опустился на мягкий стул аршином. Потяни за чуб – подпрыгнет.

– Вы из станицы Таштып?

– Так точно, товарищ председатель. Минусинского казачьего округа.

– Я в Таштыпе не был. Три года отбывал ссылку в селе Шушь. Бывал на Енисее – загляденье. Такие изумительные места.

От этих слов у Ноя потеплело на душе, и он, вздохнув, сказал:

– Бывал я в Шуше два раза. Любее места не сыщешь. Острова там зеленеют, и как поглядишь окрест, так и дых захватывает – этакая там пространственность! А пшеничка какая вызревает?! Наши казаки не раз ездили на базары в Шушь, чтоб заместо своей шушенскую купить. Ведь из ихней пшеницы булки