старающееся о переводе иностранных книг» при Академии наук. За шесть лет Собранием было переведено 112 книг, среди которых произведения Вольтера, Руссо, Монтескье. Самим Козицким осуществлены переводы Овидия, Лукиана, Мосха, Свифта и других авторов. Исполняя при Екатерине II роль статс-секретаря по приему челобитных, Козицкий неоднократно пытался доказать императрице необходимость реформ, которые облегчили бы тяжелое положение крестьян в России, чем и вызывал ее раздражение. Она стала искать повод для удаления неугодного секретаря. И вскоре такой повод нашелся — Г. В. Козицкий написал стихи в честь создания Чесменской колонны в Царском Селе и не упомянул в них Екатерину II. Стихи, конечно же, не понравились, и Козицкий был уволен. Не выдержав обрушившихся на него невзгод, он впал в тяжелую депрессию и покончил жизнь самоубийством.

Дочь Козицкого — Александра Григорьевна — унаследовала от отца-просветителя интерес к знаниям. Часто и подолгу путешествуя за границей, она встречалась со многими выдающимися людьми. Познакомилась и подружилась она с баронессой Сталь фон Гольштейн — известной французской писательницей госпожой де Сталь. Ум, энергия, взгляды этой незаурядной женщины, ее талант покорили Александру Григорьевну.

Свою же независимость и решительность характера Александра Козицкая проявила, когда, полюбив учителя Морского кадетского корпуса, француза Лаваля, решила выйти за него замуж. Мать восстала против этого брака. Однако Александра Григорьевна не отступила: она подала Павлу I челобитную на свою мать. Павел потребовал объяснений. Старшая Козицкая привела следующую мотивировку отказа: «Во-первых, Лаваль не нашей веры, во-вторых, никто не знает, откуда он, в-третьих, чин у него не больно велик». Павел отвечал на это: «Во-первых, он христианин, во-вторых, его знаю Я, а в-третьих, для Козицкой чин достаточен, а поэтому — обвенчать!»

Повеление императора было исполнено: молодых обвенчали. Иван Степанович (Жан-Франсуа) Лаваль взял за женой солидное приданое, в том числе и Воскресенский завод на Урале. К тому же под высочайшим покровительством он быстро пошел в гору. Сын виноторговца, каким-то образом удостоенного графского титула, приехал в Россию делать карьеру. Он правильно рассчитал: достаточно быть французом, чтобы многого достичь в России. И Лаваль получил здесь звание церемониймейстера, орден Святого Александра Невского и чин действительного тайного советника.

Лавали отлично понимали, что не могут похвастаться родовитостью и относятся к той части общества, которая должна завоевывать положение в свете только своим богатством и благодаря собственной энергии. И поэтому немалую роль они отводили тем пышным празднествам, которые задумали устраивать в доме. Это требовало и соответствующей обстановки.

Для осуществления переделок в особняке Лавали пригласили модного французского архитектора, создателя ансамбля стрелки Васильевского острова Жана Франсуа Тома де Томона. В период с 1806 по 1809 год он заново оформил фасад главного дома и, оставив в неприкосновенности воронихинскую планировку помещений, полностью изменил их декор.

Дом был достроен так, как ранее планировал его Воронихин: на втором этаже появился зал для празднеств и рядом гостиная, на первом этаже — жилые комнаты. Фасад архитектор выполнил в стиле классицизма, декорировав его колоннадой. Колонны, объединяющие окна второго и третьего этажа, он расположил на небольшом ризалите первого этажа. В боковых частях здания Тома де Томон использовал мотив трехчастных окон с низкими треугольными сандриками над ними, выше (над сандриками) в неглубоких нишах разместил два скульптурных панно на мифологические темы. Центральную часть и боковые крылья фасада архитектор украсил балконами, а вход в здание — фигурами львов, выполненных по рисункам А. Н. Воронихина (точно такие же скульптуры львов установлены у фонтана-грота на склоне Пулковской горы).

Тома де Томон оставил без изменения флигели и постройки на протяжении всего участка от главного дома до Галерной улицы. Более того, новые пристройки к главному дому он произвел там же, где их планировал А. Н. Воронихин. (Видимо, Тома де Томон, воплощая чужой замысел, не считал эту работу полностью своей, и, думается, именно поэтому в альбоме основных работ, составленном им лично и изданном за границей, этот дом отсутствует.)

Эффектна внутренняя планировка особняка. Оставив без изменения воронихинский вестибюль, Тома де Томон чрезвычайно интересно решил лестничный интерьер, оформив его в виде ротонды, декорированной колоннами искусственного мрамора, имитирующего гранит. Сверху помещение перекрыто сферическим куполом, украшенным лепными розетками. Широкий живописный фриз, впоследствии утраченный, опоясывал барабан купола. Стены лестничного интерьера покрывала живопись. Сардинский посланник в Петербурге Жозеф де Местр писал французскому графу Пьеру Луи де Бланка, что дворец, который Лаваль целиком переделала, великолепен, а «гранитная лестница является, вероятно, самой красивой в Петербурге. Это лучшее произведение нашего друга Тома де Томона».

Высота парадных залов второго этажа была увеличена за счет уменьшения высоты третьего. Интерьеры парадных гостиных второго этажа, боковых анфилад Тома де Томон выполнил с большим вкусом. Окраска стен в помещениях постепенно менялась от сдержанных светлых тонов к интенсивным, насыщенным, достигая наивысшего эффекта в последних залах, окрашенных в ярко-красный цвет и малиновый с золотом. Самое дальнее помещение с окнами на Неву, бывший зал классических древностей, Тома де Томон перекрыл полуциркульным сводом, торцы и фриз расписал гризайлью.

С художественным оформлением помещений хорошо гармонировала мебель. В мраморном зале была светлая мебель, обитая пурпурным шелком, и тяжелые, такого же цвета занавеси на окнах. В желтой комнате мебель, в том числе и стоявший здесь рояль, были выдержаны в серебристых тонах. Простенки закрывались зеркалами. Во всех гостиных — наборные полы из ценных пород дерева.

Разглядывая окна особняка с набережной, молодой Тарас Григорьевич Шевченко невольно задерживал шаг; позднее он писал: «В зимние длинные ночи этот дом освещался изнутри, и красные занавеси как огонь горели на темном фоне, и мне всегда досадно было, что Нева покрыта льдом и снегом и декорация теряет свой настоящий эффект».

Из всех парадных интерьеров выделялся как размерами, так и отделкой зал для празднеств. Эллипсовый в плане, он был украшен пилястрами и колоннами из искусственного мрамора, стоящими на высоких базах. Между колоннами на одной стене размещались панно из белого мрамора, в верхней части дополненные живописью.

В 1818 году архитектор Т. Шарпантье переделал зал для празднеств, декорировав его колоннами и перекрыв зеркальным сводом. Роспись свода, выполненная С. Бессоновым и Б. Медичи, не была похожа на живописную отделку ни одного из парадных залов Петербурга. Необычность эта заключалась в способе воспроизведения живописи — «аль фреско» (Al fresco, итал. — по-живому, по-свежему. Это был первый зал в Петербурге, имевший такую роспись). Фриз антаблемента, облицованный желтым искусственным мрамором, служил переходом от белоснежной плоскости стен к ковровому рисунку плафона. Позднее перекрытия и падуги были расписаны заново в помпейском стиле. Это определило второе название зала — Помпейский. Живопись его плафона заслуживает подробного рассказа (она стоила 13 тысяч