жильё не дёшево.

А Юра получить образование очень хочет.

Ты забыла, что он хочет стать юристом, адвокатом?

А на Васю никаких денег не хватит.

Привык жить на халяву.

За халявой в Германию он и отправился.

Но там не такие дураки,

Как мы, с тобою.

Теперь будет на жизнь зарабатывать лопатой и киркою.

Значит так: вот тебе штука баксов.

А дальше можешь ему отправлять хоть всю свою зарплату.

Я тебе хоть и муж,

Но директор магазина.

И у нас куда, какие деньги,

Всё давно расписано.

Я не собираюсь из-за твоего Васи

Потом на паперти побираться.

У меня получилось убедительно

И… наверное жёстко.

Она взяла деньги

И больше

Со мной эту тему не поднимала.

Но я догадывался,

Что деньги этому охламону,

Она, всё-таки, отправляла,

Свою зарплату.

После этого разговора

В нашей жизни треснуло что-то.

Ушло от нас душевное понимание.

Для друг друга мы стали просто:

Женя и Ваня.

Но продолжали сохранять уважение к друг другу.

А потом перестали и жить жизнью супружеской.

Она «уставать» стала всё чаще и чаще…

А я, стыдно сказать,

В «этом» уже и не нуждался.

Юра к тому времени совсем переехал в мою квартиру,

И я в его комнату переселился.

А тут ещё такая ситуация стала меня донимать.

Я стал плохо засыпать,

Что-то почки стали меня доставать.

— Не хочу тебе мешать спать, –

И ситуацию ей описал.

— И давно?

— Да уж месяц почти прошёл.

— Был у врача?

— Да всё не соберусь ни как…

Ну, вот если прихватит опять…

Тогда и схожу.

— Не тяни, вдруг камни.

С этим делом шутить не надо.

Про почки я ей правду сказал,

Что-то стали они меня доставать.

Всё крутился и крутился,

Занимался нашим магазином.

Мы же все такие.

Пока «жареный петух не клюнет»,

Пока «в бараний рог не скрутит»

Не спешим к врачу,

Всё тянем и тянем

«Золотое время» теряем.

И вот однажды,

Прихожу домой, значит,

Смотрю на столе распечатанный конверт.

В заграничных марках весь.

Рядом, на столе, письмо.

Конечно же от него.

Ну, я думаю, раз я его отец,

То значит письмо и мне.

Если вкратце:

«Здравствуй папа, здравствуй мама.

Жизнь здесь совсем другая.

Нежели представлял себе её я.

В шахте работа тяжёлая:

Болят руки, болят ноги,

Стали выпадать брови

И ресницы,

Ломит спину,

Трудно стало писать.

Всегда с нетерпением ожидаю

Окончание смены.

Чтоб, дома, на диван

И забыться поскорее.

Но не тут-то было,

Снятся кошмары,

Я и во сне уголь добываю.

Урсуле на работе тоже не сладко,

Нюхает немецкое дерьмо, бедняжка.

Каждую минуту подгузники меняет

Старикам и бабкам.

С их немецким дерьмом.

Первое время, даже, тошнило её.

Но потом говорит: “Привыкла,

Я же знаю, милый,

У тебя на шахте,

Ещё не слаще”.

Вот и я о том же, куда деваться,

Как-то на жизнь зарабатывать надо.

А социальное жильё, что они нам предоставили,

Это, мама, просто общага.

Вот нам в ней и выделили комнату.

С клопами и, от прежних постояльцев,

И вонью.

Кое-как навели в ней порядок.

Нам комендант дал какой-то отравы.

Два дня травили клопов и тараканов.

Чуть не получили отёк лёгких,

Но теперь спим спокойно.

Здесь в общаге кого только нет.

Кажется здесь собрался весь свет.

Китайцы, арабы, вьетнамцы

И прочие всякие.

А у каждой нации свои правила и традиции.

И время для молитвы.

В пять утра, как затянут арабы:

— Аллаху Акбар!

Знаешь, мама, кровь стынет в жилах у меня.

И дрожь у меня по спине пробегает.

Думаю: “Вот сейчас нас резать будут арабы”.

А потом пробили, что мы люди интеллигентные.

И в очередь к нам за выстроились деньгами.

На ломаном немецком объясняют,

Что с голоду помирают.

Мол, они политические узники

И им обязательно помочь нужно.

Но Урсула молодец,

Как им выдала на чистом немецком языке.

Если, говорит, не отстанете.

То на вас в полицию заявление накатаю.

И вас всех депортируют.

Нет на вас Гитлера.

Они как про Гитлера услыхали,

Так сразу по своим хатам разбежались.

Вот так и живём мы в этом вертепе.

А что делать?

Здесь только состоятельные люди

Своё жильё себе позволить могут.

А все остальные

Всю свою жизнь

Жильё снимают.

Как поднакопим денег так обязательно,

Первым делом

Из общаги съедем.

Задолбали эти соседи.

Вечно между ними какие-то разборки.

Пряма жить без этого не могут.

Нажрутся и давай выяснять между собой отношения.

А придёшь со смены

Отдохнуть охота.

А здесь, мама, стенки тонкие,

Из гипсокартона.

И соседи, как будто, у нас в комнате находятся.

Надеюсь, что съедем от сюда скоро.

Представь себе, мама,

Здесь девки стоят в коридорах

И себя предлагают!

А если ты их не “снимаешь”

Они тебе в спину: “Русиш швайн”.

Ну, всё.

Обнимаю вас крепко, целую.

Вас любящий

Сын ваш Вася.

До свидания».

Тут Женя из кухни выплывает

И мне, немного натужно, улыбается.

— Я пожарила, как ты любишь, картошку

Со свиными почками.

Мой руки, сейчас ужинать будем.

Письмо уже прочитал?

Я думаю:

«Детям обязательно помочь нужно.

Квартиру им отдельную купить

Или домик небольшой.

Повременим с Москвой.

А Юра и здесь образование получить может,

Он у нас мальчик способный.

И ни чем не хуже

Чем в Москве

Или ещё где».

Думаю:

«Она опять за своё,

Вон теперь куда её понесло?

Ведь была нормальной, трезвомыслящей.

А теперь… а теперь что с ней случилось?

Её любовь к сыну

Переросла, пряма, в фобию.

Нет, это добром не кончится».

— Женя, откуда у нас такие деньги!?

Мне что теперь, до самой смерти,

На Васю горбатится?

И для себя пожить надо.

— А помнишь ты говорил,

Что Вася, ты и я мы теперь одна семья?

— Да, говорил, но тогда

Наш Вася срал под себя!

А теперь он взрослый мужик!

Нам что, всю жизнь его на себе тащить?

Лично я на это не подписывался.

Я думал, что он вырастет

И как все люди

Сам о себе заботится будет?

Он не крест, чтобы тащить его на Голгофу.

Да и я не Христос…

Так что…

Да и откуда нам взять такие деньги,

Мы же не миллионеры?

— Возьмём ещё один кредит в банке…

А потом, как-нибудь, расплатимся.

— Опять хомут на шею,

Да ещё под бешенные проценты?

А потом он захочет машину…

Не хочу,

Чтобы моя жизнь «медным тазом» накрылась.

Не стал ужинать,