— Что господа желают курить? — спросил официант.

— Сигареты есть? — спросил я, оторвав взгляд от принта.

— Сигарет нет. Могу предложить сигары, трубку, кальян...

— Давай трубку, — пожал я плечами. — А чё с сигаретами не так?

Приняв заказ, непись удалился, тьма за ним сомкнулась, и мы с Доброжелателем остались один на один. Он был наполовину лысый, в круглых очёчках. В целом, такой, приятный дядька, доброжелательный.

— Сделали два заведения, — пояснил он в ответ на мой вопрос. — Разного уровня. Сюда вход только от пяти тысяч социального статуса. А в другой курильне — без ограничений, там сигареты, папиросы...

Он затянулся сигарой.

— Так это чё, у меня такой статус офигенский? — не поверил я.

Доброжелатель погрустнел, взгляд отвёл.

— Ясно, — сказал я. — Это ты докрутил, чтоб меня впустили. Поэтому и тот, одноочковый на входе так охреневал.

— Ну, в общем, да... Я просто хотел посидеть в тихом и спокойном месте. Где нет пьяных и вообще... Слушай, спасибо тебе, что присматривал за моим сыном.

— А ты как-то подозрительно неплохо держишься, — не выдержал я. — В смысле, у тебя ж сын — того? Или нет?

Доброжелатель нахмурился и выпустил целое облако дыма, которое почти закрыло его от меня.

— Мёрдок, я стараюсь мыслить, как прогрессор. Умерла оболочка. Но сам он — здесь, он жив и будет жить вечно. Погоди, не перебивай, я знаю: все пидарасы, виртуал бессмысленен. Просто прими, что есть и другие позиции.

— Да позиций — полно. Е**тесь там меж собой как угодно, хоть всю «Кама-сутру» испробуйте, если она существует в переложении для глиномесов.

Доброжелатель засмеялся. И так, сука, по-доброму засмеялся, что даже я улыбнулся. А тут официант из тьмы вылез, выдал мне забитую трубку и спички. Я затеялся прикуривать.

— Твой брат, — говорил Доброжелатель, пока я раскочегаривал трубу, — создал то, что изменит мир. Прежним он уже не станет. Нравится нам это или нет — прогресс не остановить. Даже если сейчас проект не одобрят, даже если его продолжат держать в секрете — он будет развиваться. Рано или поздно мир будет готов к переменам, и тогда... Ну, ты понял. Пройдёт сто лет максимум — мелочь в масштабах только человеческой истории! — и оцифровка сознания станет естественным делом. Это будет реальная жизнь после смерти, которую можно увидеть и потрогать. Протестующие, размахивающие библиями, станут поводом для шуток в интернете, горсткой психов, не более. А ходить раз в месяц снимать цифрокопию с собственной головы станет так же естественно, как делать страховые взносы или проверять электронную почту.

— Отродясь ни того, ни другого не делал.

— Знаю. Поэтому я — твой фанат.

Не говоря ни слова, одним движением харизматичных бровей я попросил его развить мысль.

— Ну... — усмехнулся Доброжелатель. — Знаешь, как в шестидесятые мальчики и девочки из обеспеченных семей одевались в лохмотья и сваливали жить в коммуны, проповедуя свободную любовь? Это было, есть и будет всегда. Мы живём в своей среде, которая нам уютна и необходима, как воздух. Но мы видим все её недостатки. И когда кто-то вроде тебя всей своей жизнью, всем своим творчеством изобличает эти недостатки, наши сердца не могут не откликнуться. Это, разумеется, не значит, что я разрушу проект, или хотя бы уйду с него, ни в коем случае. Я подобен диктатору, который развязывает войну, а по вечерам включает Give peace a chance или Come together. Вообрази.

— Обосрались, — вздохнул я.

— В смысле? — нахмурился Доброжелатель сквозь табачный дым.

Я затушил спичку, бросил её в пепельницу и присоединил своего туманища к Доброжелательскому.

— Ты ведь Imagine [1] имел в виду? А ваша тупая система перевела: «вообрази».

— Дерьмо! — Доброжелатель в сердцах стукнул ладонью по столу. — Да тут, конечно, полно скользких моментов, которые не свести к алгоритмам. Но у нас целый отдел совершенствует переводчики. Сдвиги есть.

Я закинул ноги на стол, достал из инвентаря пузырь, хлебнул. Затянулся. А жизнь-то налаживается! Доброжелатель с осуждением глядел на бутылку. Я протянул ему.

— Глотнёшь?

— Благодарю, не хочется.

— И правильно, мне больше достанется.

Доброжелатель занервничал и заторопился. Он явно меня хорошо знал и понимал, что если я начал бухать — я набухаюсь, причём, в довольно скором времени. А значит, если нужно вложить мне в бошку какую-то информацию или, того хуже, получить от меня внятные ответы, нужно переходить к сути незамедлительно.

— Ты ведь уже понял, почему я хотел с тобой встретиться?

— Ну, есть догадки, — хмыкнул я. — Сообразил, что случилось с твоим пацаном?

— У тебя спросить хотел.

Я одарил Доброжелателя охреневшим взглядом:

— Ты что, до сих пор не в теме?!

— Я только понял, что он застрял в Яме, и...

— У-у-у, мужик, да ты лошара.

Скинув ноги со стола, я наклонился вперёд и тщательно врубил Доброжелателя в тему с Коляном.

— Ты нахера его бессмертным-то сделал? — спросил я под конец. — Даже я — уж на что дуб дубом в задротских делах, но соображаю, что идея — тупее не придумаешь.

Доброжелатель выглядел несчастным. Сигара погасла, взгляд — тоже.

— Я... хотел его защитить. Ну, уберечь, ты понимаешь.

— Ты что — отец-одиночка?

— Ну... в общем, да. Учитывая то, что жена после всего этого...

— Оно и видно, — перебил я. — Гиперопека с одной стороны и полнейшая невменяемость принимаемых решений — с другой. Ну, теперь-то ты всё понял. Давай, как там это у вас делается... Выделить, вырезать, вставить. В общем, верни мне пацана на место. Я к нему привык. Со своей стороны обязуюсь больше не про**ать такое.

Во взгляде, который бросил на меня Доброжелатель, сквозило чувство, которое я ненавидел пуще всего: беспомощность.