– Видел?

Да, Валка не может такого знать – никто, кроме меня и брата, не знает, что Саркор вступился за принцессу в коридоре.

На короткий миг я тону в неверных ответах. Найдя нужный, произношу его, будто наконец глотнув воздуха:

– Две недели назад вы приставили к принцессе квадры стражников.

– И вы полагаете, что знаете причину?

Я, не подумав, поднимаю взгляд. От недовольства мелкие морщинки на лице Саркора стали глубокими.

– Н‐нет, – запинаюсь я. – Нет. Но… но вы наверняка догадались… что брат обижал ее. И это тоже могло быть насмешкой – подарить ей коня, которого невозможно объездить.

Особенно для пути в Менайю, страну прославленных наездников.

Саркор понимает. Я вижу, как он стискивает зубы, как бросает короткий тревожный взгляд на белого жеребца. Но он ни за что не признает такое вслух. Долг обязывает его защищать ото всех честь моей семьи, несмотря на то, каков братец на самом деле. Командир смотрит на меня сверху вниз, лицо его будто высечено из камня. В наклоне плеч ясно читается угроза.

– Мы бесконечно уважаем семью принцессы Алирры. – В голосе сквозит нехорошая мягкость. – Помните об этом.

Я порывисто киваю.

– Услышу, что вы распускаете такие слухи, здесь или во дворце, – будьте уверены, что Семья быстро узнает, откуда они.

Я снова киваю и опускаю взгляд на траву.

– Надеюсь, у нас больше не будет поводов для беседы, – отрезает Саркор. Больше всего это похоже на приказ. Я опять киваю, но он уже размашисто шагает к дороге. Я жду, пока пройдет дрожь в руках, прежде чем идти следом.

* * *

– И как ты догадалась взять такую лошадь? – возмущается Валка тем же вечером, когда мы готовимся ко сну. Это ее первые слова, добровольно сказанные мне за все время наедине. – Совершенно никчемная! Прикажу сдать ее живодеру.

Я цепенею и отбиваюсь от волны страха. Нельзя показывать, что мне есть дело. Выдавливаю короткий смешок.

– Это подарок от брата. Так что не удивляйся, что на ней нельзя ездить.

Она смотрит на меня, и уголок ее губ трогает кривая ухмылка. С Валкой брат никогда не обходился жестоко, так что это кажется ей забавным.

– Вот как?

Мне может не представиться другого случая вступиться за жизнь белого. Я осторожно киваю, глядя на Валку.

– Теперь он твой брат, так что лучше остерегайся его игр. Сдашь лошадь на убой – и он победит. Выставит тебя невеждой, погубившей превосходное племенное животное. Потом еще и лично что-нибудь устроит, когда приедет на свадьбу. Уничтожит тебя в глазах всего двора. А если сделаешь вид, что тебе все равно, – сможешь досадить ему и победишь сама.

Валка хмурится:

– Предлагаешь слушать твои советы?

Кажется, перестаралась.

– Делай как тебе угодно, – бросаю я и отворачиваюсь.

Валка не отвечает, хотя я чувствую на себе сердитый взгляд. Остается только надеяться, что она хоть немного подумает о моих словах.

Ездить верхом она больше не стремится. И Филадон, и Мелькиор пытаются отдать ей своих коней. Она отвергает их предложения с горящими гневом глазами, злясь на то, что теперь ее жалеют. Если бы я не тревожилась о будущем белого, то позабавилась бы тем, как аукнулась выходка братца: предложение Мелькиора приправлено широкими улыбками и снисхождением к бедной девочке, которой даже не смогли дать достойного скакуна.

А вот Филадон меня удивляет. Предлагая Валке коня, он не выказывает никакой надменности и осуждения, и даже со мной ведет себя так же. В самом деле, каждый раз, когда мы почему-то ненадолго остаемся вдвоем – ожидая отъезда на постоялых двориках или приходя на завтрак раньше других, – он по-доброму беседует со мной.

Не расспрашивает о принцессе, о наших отношениях, не дает ни малейшего повода решить, что у его дружелюбия есть некая цель. Но и не окатывает безразличием, как Мелькиор. Даже в присутствии принцессы всегда находит для меня улыбку, передает еду и напитки раньше, чем я попрошу. Валке не раз приходится прикусывать язык, ведь нельзя же выговаривать лорду за эти маленькие знаки расположения, когда он ничем ее не обидел. Интересно, не потому ли Филадона и выбрали встречать принцессу, что он такой сердечный человек.

Может быть, он даже поможет мне отыскать новое место. Или хотя бы поддержит своими добрыми жестами в эти первые недели при дворе и при Валке, пока я буду разбираться, какого будущего вообще желаю. Потому что, несмотря на долгие часы молчания в карете и в спальнях одинокими вечерами, когда я пыталась придумать себе работу и жизнь по душе и силам, я придумала не так уж много.

И сейчас, когда город короля из пятнышка на горизонте превращается в рассекающие равнину огромные стены, у меня по-прежнему нет плана лучше, чем самый первый. Сидя напротив Валки, я смотрю, как мы въезжаем в тяжелые ворота и в новый мир. Весь стольный Таринон втиснут в эти стены, вытянут вверх многими этажами зданий из желтого камня. Люди заполоняют улицы, стекаются в переулки, свешиваются из окон, чтобы увидеть, как мы едем. Дети расселись по крышам домов пониже, босые и смешливые. Меня завораживают размеры города, высота построек, богатые наряды, тут и там мелькающие в толпе простых людей. И все эти горожане собрались здесь, чтобы увидеть меня – или ту, кем я была недавно. Глядя на них, я отчаянно благодарю судьбу за избавление от жизни рядом с королем, что с легкостью правит столь многим.

У ворот дворца толпа резко заканчивается. Мы с перестуком катимся по великолепному двору, подковы лошадей звенят о брусчатку. Когда карета замедляется, Валка встает и шагает к дверцам одновременно с подошедшим открыть их лакеем. Я смотрю наружу и ищу в толпе дворян человека, с которым должна была обручиться, того, кого теперь нужно предостеречь. Вот она, жизнь, с которой я прощаюсь навсегда. Вот она, судьба, которую я не обязана принимать.

Валка выходит наружу, едва распахиваются двери, нетерпение сквозит в каждом ее шаге.

– Ваше Величество, принцесса Алирра ка Розен, – возглашает Мелькиор, сам только мгновением раньше спрыгнувший с коня. Ближайшие к королю придворные расступаются, открывая моему взору молодого мужчину чуть позади него.

Дыхание застывает в груди. Я уже знаю человека, стоящего рядом с королем, я видела их принца раньше. Такой же рослый, как отец, с теми же черными волосами, что у всего их народа, только вместо резких ястребиных черт короля – высокие, немного женственные скулы. И снова сходство – тот же резко очерченный подбородок, тот же ореол врожденного величия.

– Алирра, позвольте представить моего сына, принца Кестрина, – говорит король, и колдун из моей спальни кланяется в ответ на реверанс Валки.

Я вцепляюсь в раму окошка, будто бросая якорь в неистовой качке, будто это может удержать меня от падения в опасно накренившемся мире. Колдун и есть принц Кестрин.