Шрифт:
Закладка:
Max Trudolubov - Из нашего разговора со Svetlana Prokopyeva -... | Facebook,"Из нашего разговора со Svetlana Prokopyeva - спасибо ей, что упомянула наш с Andrey Kurilkin проект про бегство от государства, делавшийся в прошлые времена. Это устная речь, поэтому немного длинно: Единственный способ протеста, доступный крестьянам – это тихое неповиновение, неисполнение, избегание. Я подозреваю, что это наше наследство, что в этом и состоит наследие российского общества – этот тип отношений с государством, протест слабых (украинцы смогли это наследие преодолеть). Это свойство тех общественных слоев, которые маргинализированы, лишены прямого доступа к взаимодействию с государством, не чувствуют себя представленными в органах власти. Они не имеют всех атрибутов западного социального порядка и иногда даже не знают, как это бывает. Поэтому они взаимодействуют с властями как могут. Власти вооружены. Соответственно, ты будешь тихо волынить, избегать, прятаться, воровать, когда можно, стараясь избегать наказаний. Никогда не чувствовать себя виноватым в таких случаях, потому что ты в своем праве. Тебя обирают, но и ты будешь обирать. Приказы, если возможно, не исполнять, но если заставят, то исполнять. … Нарратив российской модернизации в том, что московское государство всегда осознавало свою отсталость и старалось догнать тех, с кем собиралось воевать. А воевать оно собиралось всегда и часто с теми, кто сильнее. Понимало, что надо что-то заимствовать. Заимствовались всегда технологии, прежде всего, связанные с войной. Остальные – уже по остаточному принципу. Эти технологии помогали построить пушки, корабли и самолеты. Дальше уже включались привычные старые методы управления обществом, в котором абсолютно отсутствует общественное представительство, а социальный порядок – авторитарный. Это сочетание модернизации сверху и крайней архаики общественного устройства вообще в российской истории не меняется. … Именно по этой причине, анархизм может быть близок российскому обществу (обществам), если помечтать. Анархизм, хороший и не угрожающий – это покой для соседей, внешняя политика на десятом месте, сетевые сообщества, это взаимная поддержка, кассы взаимопомощи, помощь друг другу в хозяйстве, предпринимательстве, воспитании детей. Это децентрализованная структура общества, в отличие от предельно централизованной, к которой стремится российское государство, да и все государства, на самом деле. … Чтобы что-то могло происходить снизу, необходимое (но недостаточное) условие – ослабление государства. Они сейчас потратятся на войну, покажут свою беспомощность. Они уже демонстрируют ее, но у них просто до сих пор очень мощный, хорошо контролируемый силовой аппарат. За счет этого они выживают. Но если будет ослабление, то вполне возможно, что появится возможность для движения децентрализации, движения регионализма, которое будет включать экологическую повестку. Если я представляю себе хоть что-то положительное в будущем для России, то вот про это я и думаю. Я совершенно не представляю себе Россию как какую-то фантастическую либеральную страну. Позитивный сценарий, как мне представляется, это децентрализация на основе республиканских идей.",Max Trudolubov - Из нашего разговора со Svetlana Prokopyeva -... | Facebook,https://www.facebook.com/trudolubov/posts/pfbid022T1zafTPNs7zhGwC8sJhiE8cqSTf5LM1m1JuChMgGygJWiSSEgB4zsAjfqTeZorEl,2023-05-04 09:59:27 -0400
"Ксения Ларина - … За спектакль, за пьесу, за роман, за стихи, за... | Facebook","За спектакль, за пьесу, за роман, за стихи, за песню - так, громыхая, несётся этот танк , неуправляемая куча железа, сметающая в чужой стране чужие жизни, а в своей стране - давя слова, слова, слова… «Нет войне!» — говорили мы, но война не кончалась, А наоборот, разгоралась, становилась сильней, Ужас и Отчуждение шли по пятам за ней, А нас становилось всё меньше, пока почти не осталось, И я помню пустынную площадь, и дождь, и слякоть, Я выглядывал в щель занавески и видел в моём окне, Как маленький человечек с плакатиком «Нет войне!» Стоит там один, и от страха хотелось плакать. Я боялся начальника, вдруг уволит меня с работы, Боялся удара дубинкой и чувства, когда никто ты, Боялся соседей, что будут шипеть мне вслед, Боялся потери достоинства (которого уже нет), Боялся вообще просто так — каждый мой вздох был жуток, Боялся уехать в СИЗО на пятнадцать суток, Боялся людей в униформе (чуть позже — любых людей), Боялся, что дети в школе будут пиздить моих детей, Боялся, что в дверь постучат в пять утра, закричав: «Открывай нам, сука!» Боялся любого стука (чуть позже — любого звука), Боялся своей собаки, боялся собственного кота, Боялся, что не смогу перестать бояться уже никогда, Боялся того, кто грызёт изнутри (сам себе больше всех ты страшен) Боялся насмешек и улюлюканья от прохожих граждан, Боялся войны, вдруг придёт и мне отомстит она, Боялся жены, вдруг скажет: «А я — за войну!» (в результате ушла жена), Боялся, пока был с тобой и когда сам с собой остался, Да я ещё не родился, а только боялся, боялся, боялся, И подглядывал в щель занавески и видел в моём окне, Как маленький человечек с плакатиком «Нет войне!» Стоит там один, а к нему уже бегут полицейские. Я-то при чём тут? Что тут поделать мне? Уж я-то за
