Шрифт:
Закладка:
Действительно, наиболее ярко эта поддержка населения проявилась в успехах мобилизации, как в Сибири, так и на Юге России. Пример тому давал добровольческий Белозерский полк, который «выступив из Харькова в составе около 800 штыков, имея не более 15 пулеметов…, после трех месяцев тяжелых боев, потеряв около 4 тыс. человек убитыми, ранеными и больными, к моменту штурма Чернигова имел 2 тысячи штыков, более 100 пулеметов, конно-разведывательную команду (200 шашек), запасной батальон (около 600 человек)… богатую хозяйственную часть и т. д.»[396]
Этот результат был достигнут, главным образом, за счет военных трофеев и успешной мобилизации. В Черниговской области, — приводил пример Штейфон, «деревня была настроена прекрасно. Назначенная мною мобилизация… прошла успешно и даже с известным подъёмом»[397]. И части, сформированные из мобилизованных крестьян, были вполне боеспособны, отмечал Штейфон: «этот редкий даже в летописях Добровольческой армии, бой вел полк, в составе которого две недели назад влилось около 2 тысяч человек мобилизованных. Поставленные в условиях нормальной дисциплины, руководимые мужественными офицерами, они воевали выше всяких похвал»[398].
Полный успех сопровождал и мобилизацию пленных красноармейцев, о чем сообщали представители всех фронтов:
В армии Юга России «После выделения всех этих элементов (коммунистов и комиссаров), ярко враждебных белой армии, остальная масса становилась незлобивой, послушной и быстро воспринимала нашу идеологию. За редким исключением, большинство были солдатами в период Великой войны и поэтому после небольшого испытания становились в строй. Они воевали прекрасно. В Белозерском полку, — вспоминал его командир, — солдатский состав на 80–90 % состоял из пленных красноармейцев или из тех мобилизованных, которые служили раньше у большевиков, а затем при отходе сбежали»[399]. «Став в наши ряды бывшие красные офицеры и солдаты добросовестно воевали и оставались до конца в рядах Белозерского полка»[400]. «Пленные красноармейцы в руках многочисленного офицерства, — подтверждал плк. Е. Месснер, — выказали себя хорошими солдатами»[401].
Колчаковская армия, как отмечал ген. Сахаров, за зиму так же пополнилась «значительным числом красноармейцев»[402]. «Почти в каждом деле брали в плен красноармейцев, иной раз по нескольку сот человек…, держали их неделю другую в ближайшем тылу, сводили в запасные роты, учили, тренировали, отбирали все вредное, зараженное, коммунистов и других партийных работников, — и затем вливали эти запасные роты в наши боевые полки»[403]. Так же и на Западе России — в Северном корпусе, «у нас не было отбою от переходивших красных: в конце концов мы, — вспоминал министр правительства Н. Иванов, — сами стали просить являвшихся депутатов красных повременить с переходом к нам до прибытия хлеба, которого не хватало для наличного состава»[404].
На всех фронтах «получили довольно широкое распространение случаи измены командного состава и даже целых частей Красной армии…»[405]. Например, на Северо-Западном фронте «в апреле 1919 г. благодаря измене командиров, бывших царских офицеров, под руководством которых были убиты командир и комиссар полка, все батальонные комиссары и комиссар бригады, на сторону белых, под звуки царского семеновского марша, перешел в полном составе возглавляемый ими батальон численностью 600 человек»[406]. На Южном фронте примером могла служить «Тульская бригада, которая в массовом порядке перешла от большевиков и присоединилась к кавалерийскому корпусу Мамонтова во время рейда последнего. Это было закаленное и хорошо оснащенное воинское соединение, где командовали большей частью офицеры старой императорской Российской армии…»[407].
К началу лета Вооруженные Силы Юга России разбили силы Красной армии на всех направлениях. Достигнутый успех воодушевлял и 20.06 (3.07.)1919 А. Деникин провозгласил свою знаменитую «Московскую директиву». «Не закрывая глаза на предстоявшие еще большие трудности, я, — вспоминал Деникин, — был тогда оптимистом. И это чувство владело всем югом — населением и армиями. Оптимизм покоился на реальной почве: никогда еще до тех пор советская власть не была в более тяжелом положении и не испытывала большей тревоги… В сознании бойцов она (директива) должна была будить стремление к конечной, далекой, заветной цели. «Москва» была, конечно, символом. Все мечтали «итти на Москву», и всем давалась эта надежда»[408].
И этот поход на Москву, встречал ту же поддержку населения, что и весеннее наступление. Хотя сначала относительно деревень Курской губ. у Штейфона были сомнения: «до сих пор наши наборы происходили в губерниях с преобладающим малороссийским населением и мне впервые приходилось иметь дело с теми контингентами, которые все время находились лишь под большевистской властью и подвергались лишь большевистской обработке»[409]. Но и здесь, «к моему удовольствию и даже удивлению, — отмечал Штейфон, — мобилизация имела полный успех»[410].
Таким же полным был и успех наступления: «Мы, — вспоминал Деникин, — отторгали от советской власти плодороднейшие области, лишали ее хлеба, огромного количества военных припасов и неисчерпаемых источников пополнения армий. Мы расширяли фронт на сотни верст и становились от этого не слабее, а крепче. Добровольческая армия к 5 мая в Донецком бассейне числила в своих рядах 9,6 тыс. бойцов. Невзирая на потери, понесенные в боях и от болезней, к 20 июня (Харьков) боевой состав армии (благодаря успешным мобилизациям) составил 26 тысяч, к 20 июля (Екатеринослав-Полтава) — 40 тысяч. Донская армия, сведенная к 5 мая до 15 тысяч, к 20 июня насчитывала 28 тыс., к 20 июля — 45 тысяч… Состав вооруженных сил юга с мая по октябрь возрастал последовательно от 64 до 150 тыс. Таков был результат нашего широкого наступления»[411].
И этот победный марш не был легкой прогулкой. Еще в июле Ленин призвал к «поголовной мобилизации населения»: «Все на борьбу с Деникиным»[412]. И белым приходилось каждый раз преодолевать превосходящие силы красных, «некоторые отряды, которых, — по словам белогвардейских офицеров, — составленные из коммунистов или матросов и в самом начале нашего наступления окруженные белыми полками, не имея никакой надежды на спасение, все же не сдавались, а все гибли геройской смертью. Крайнюю самоотверженность проявляли и советские курсанты, и команды бронепоездов…»[413]. Тем не менее, в октябре Армия Юга России была уже в 250 км. от Кремля, и большевики стали готовиться к переходу на нелегальное положение — был создан подпольный Московский комитет партии, а правительственные учреждения начали эвакуировать в
