Голая женщина обернулась и увидела нас за валуном. Лицо ее от ужаса перекосилось. Разинув рот, она отбежала на несколько десятков шагов и завопила истошным голосом.

Услышав ее крик, мы выпрямились и увидели, как из шатра выбегают люди. Женщина показала им на нас, и разъяренная толпа ринулась в нашу сторону.

– Хосе, бежим! – закричала я, срываясь с места. Мне было и страшно, и смешно. – Держи покрепче фотоаппарат!

Мы добежали до болтавшейся веревки. Хосе с силой подтолкнул меня, и я, сама не знаю как, вмиг вспорхнула на утес. Хосе быстро вскарабкался следом. Но – о ужас! – наши преследователи были тут как тут. Как они поднялись на утес без веревки, по какой неведомой тропинке?..

Мы вытащили камень из-под колеса. Отвязывать веревку времени не было. Я запрыгнула в машину, и она пулей рванула вперед.

Прошло больше недели. Я все еще горько оплакивала свои любимые сандалии, брошенные на злополучном утесе, но ехать за ними было боязно. И вот я услышала, как вернувшийся со службы Хосе разговаривает за окном с нашим приятелем из местных.

– Тут, говорят, какая-то азиатка ходит и подсматривает за купающимися. Уж не вы ли это? – испытующе спросил приятель.

– Впервые слышу. Моя жена сроду не бывала в Бохадоре, – ответил ему Хосе.

О боже, подумала я. «Здесь не зарыты триста лянов серебра»[8]. Сейчас этот кретин выдаст нас с потрохами.

Я мигом выбежала из дому.

– Что ж тут гадать? Я знаю, кто эта азиатская женщина, – объявила я, широко улыбаясь. Хосе оторопел.

– На прошлой неделе здесь приземлился самолет с японскими туристами. А японцы обожают изучать, как люди моются. Особенно японки! Ходят везде и вынюхивают, где можно помыться.

Разинув рот, Хосе вытянул в мою сторону палец. Я отпихнула его руку. Услышав мои слова, наш приятель просиял, словно у него пелена с глаз упала.

– Вон оно что! Так это была японка? А я-то вообразил… – Он посмотрел на меня, и лицо его залилось краской.

– А ты-то вообразил, что это я, не так ли? Но у меня только и забот, что рис варить да одежку стирать. А все остальное мне по барабану. Так что ты промахнулся, дружище!

– Промахнулся! Виноват! – Он еще гуще покраснел. Подождав, пока он отойдет подальше, я привалилась спиной к двери, улыбнулась и блаженно зажмурилась.

И тут мне прилетел подзатыльник от Хосе.

– Хватит витать в облаках, мадам Баттерфляй! А ну бегом рис варить!

В поисках любви

Семь или восемь месяцев назад по соседству с нами открылся крошечный продуктовый магазинчик. В нем продавали все необходимое – для нас, живущих за пределами поселка, это было чрезвычайно удобно: мне больше не приходилось тащиться издалека под палящим солнцем с тяжелыми сумками в руках.

В магазинчик я заходила по четыре-пять раз на дню. Случалось, что я срывалась туда прямо от плиты, чтобы срочно купить сахару или муки. Но вот беда: то внутри толпился народ, то у хозяина не было сдачи – секунд за десять мне не удалось обернуться ни разу, и это плохо вязалось с моей импульсивной натурой.

Проходив туда неделю, я предложила продавцу, молодому сахрави, отпускать мне продукты в кредит. Каждый вечер я бы подсчитывала стоимость всего, что накупила за день, и, как только наберется на тысячу песет, расплачивалась за все сразу. В ответ на мое предложение молодой человек сказал, что посоветуется со старшим братом. На следующий день он объявил, что с радостью откроет мне кредит, вот только писать он не умеет; он подарил мне большую тетрадь, куда я собственноручно записывала свои долги. Так мы и познакомились с Сейлумом.

Обычно Сейлум сидел в лавке один. У брата была другая работа, и он лишь утром и вечером ненадолго туда забегал. Каждый раз, когда я приходила рассчитываться, Сейлум наотрез отказывался проверять мои записи, а если я из щепетильности настаивала, он заливался краской до ушей и лепетал что-то невнятное. В итоге я перестала просить его проверять мои счета.

Поскольку он доверял мне, я считала крайне аккуратно, чтобы ненароком его не подвести. Он не был хозяином лавки, но очень ответственно подходил к работе. Вечером, закрыв магазин, он не возвращался в поселок, а сидел в одиночестве на земле и глядел в темное небо. Он был простодушен и честен и за месяц работы в магазине так ни с кем и не подружился.

Как-то раз я пришла в магазинчик, чтобы рассчитаться, отдала ему деньги и собралась было уходить, но Сейлум, опустив голову, все мусолил мою тетрадку. Было ясно, что он не забыл ее отдать, а хочет о чем-то со мной поговорить.

Я подождала пару минут, но он все молчал. Тогда я взяла из его рук тетрадь.

– Ладно, я пошла! Спасибо тебе! До завтра! – Повернувшись, я двинулась к выходу.

Тогда он поднял голову и окликнул меня:

– Сеньора Кэро…

Я остановилась и стала ждать, что он скажет дальше, но он снова замолчал. Лицо его заливала краска.

– Ты что-то хотел сказать? – ласково спросила я, но он только еще больше смутился.

– Я хотел… я хочу попросить вас написать очень важное письмо, – выпалил он наконец, не решаясь взглянуть на меня.

– За чем же дело стало? Кому письмо? – спросила я его. До чего же застенчивый парень!

– Моей жене, – потупившись, произнес он так тихо, что я с трудом расслышала.

– Ты женат? – изумилась я. Сейлум целые дни проводил в магазинчике, и ел там, и спал. Родителей у него не было, семья старшего брата особо о нем не заботилась, мне и в голову не приходило, что у него есть жена.

Он кивнул, волнуясь так, словно выдал мне великую тайну.

– Где же твоя жена? Почему она не здесь?

Я понимала, что творится у него в душе. Начать разговор он не решался, но явно ждал моих расспросов.

Так и не ответив, он огляделся и, убедившись, что в магазине никого кроме меня нет, достал из-под прилавка цветную фотографию, сунул ее мне и снова опустил голову.

На фотокарточке с истрепанными углами красовалась арабская женщина в европейском наряде, с правильными чертами лица и большими глазами. Ее уже немолодое лицо было покрыто толстым слоем разноцветной косметики. Одета она была в открытую блузку без рукавов и мини-юбку давно вышедшего из моды яблочно-зеленого цвета. Талию обвивала медная цепь, а полные ноги