— Нѣтъ, ты на дѣлѣ меня испытывай, коли хочешь узнать! — продолжалъ Анархистъ. — Такъ меня поставь, чтобы сразу было видно съ какими такими намѣреніями я пришелъ.

— Подъ пулю или подъ штыкъ поставь или пошли на такое дѣло, что висѣлицей пахнетъ! — пояснилъ воръ. — Это будетъ испытаніе! Коли человѣкъ головы своей не жалѣетъ, такъ, значитъ, въ емъ полная рѣшимость, какъ есть, на все… И ему тогда ужъ довѣрять можешь.

— Мы эту механику то тоже хорошо понимаемъ, какъ человѣка испытать можно, — авторитетно кивнулъ головой Анархистъ, какъ бы одобряя этимъ поясненія вора. — Тоже и въ нашемъ дѣлѣ не безъ опаски, не сразу бросаемся на человѣка: вотъ, молъ, тебѣ полное довѣріе! А только, что касаемо соціалъ-демократовъ, такъ тутъ, опять таки говорю, не въ испытаніи дѣло. Совсѣмъ другое тутъ. За людей они насъ не считаютъ. Вы, вотъ, говорите: они противъ богатыхъ? — обратился онъ ко мнѣ.

— Да, конечно.

— А мы, какъ по вашему: за богачей что ли стоимъ?

— Думаю, что вамъ нѣтъ никакого резона за богатыхъ стоять.

— «Нѣтъ никакого резона!» — Это ты правду сказалъ! — перешелъ онъ на ты. — А только это нужно понять. А они этого то и не понимаютъ. Тутъ у нихъ въ этомъ самомъ мѣстѣ, какъ будто, винтика одного не хватаетъ. И они противъ богатыхъ, и мы этихъ толстопузыхъ въ полной мѣрѣ готовы на осинѣ повѣсить! Кажись бы намъ вмѣстѣ надо итти? А они противъ насъ…

Но гдѣ же противъ васъ то? До сихъ поръ, кажется, этого не было. Сколько я могъ понять васъ, соціалъ-демократы съ излишней недовѣрчивостью отнеслись къ вамъ, но не больше! — возразилъ я.

— «Съ излишней недовѣрчивостью!» Такъ вѣдь я говорю про то, что было лѣтомъ прошлаго года (1905-го), когда я только что повернулся въ Москву. А потомъ, осенью и не то было. Вы въ Москвѣ то бывали? — обратился онъ съ вопросомъ ко мнѣ.

— Бывалъ.

— Хитровъ рынокъ знаете?

— Знаю немного: видѣлъ и слышалъ.

— Такъ знаете, какой тамъ народъ обитаетъ?

— До извѣстной степени представляю…

— Вотъ такой же, что и на этомъ самомъ берегу, — махнулъ онъ рукой на пристань. — Можно сказать, всякій народъ: тамъ и нашъ братъ воръ, и коты, и босяки, и крестьяне, которые пріѣхали изъ деревни и не нашли работы, и вотъ такія прекрасныя дамы, которыхъ ужъ ни въ одномъ «домѣ» не держатъ…

— Знаю, знаю, не перечисляйте! — остановилъ я его.

— Знаете?.. Ну, однимъ словомъ — хитрованцы! Такъ вотъ, въ октябрѣ это было прошлаго года — знаете что сдѣлали московскіе рабочіе, эти самые ваши соціалъ демократы? — какъ то особенно торжественно обратился онъ ко мнѣ.

— Что же они сдѣлали?

— Пошли и начали бить хитрованцевъ

— Какъ, то есть, бить?

— А такъ, собрались на митингъ, тамъ порѣшили! разныя свои дѣла и, между прочимъ, и на счетъ хитрованцевъ: итти, молъ, сейчасъ на Хитровъ и бить смертнымъ боемъ. И прямо съ митинга и пошли… И били.

— Но за что же?

— А это будто «элементъ» такой, который противъ свободъ. Такъ вотъ этотъ самый элементъ и нужно бить. И сколько тогда народу покалѣчили! И слышно было: будто не въ одной Москвѣ это было, а и въ другихъ городахъ. Началось, будто, съ Варшавы. Тамъ вотъ этихъ самыхъ прекрасныхъ дамъ избивали, — указалъ онъ на проститутку, — и ихъ котовъ, а потомъ и воровъ тоже. Въ Царицынѣ тоже не обошлось безъ этого, въ Саратовѣ потомъ, а можетъ быть, и въ Самарѣ. Что касаемо Нижняго, такъ вотъ тутъ Ванька Козелъ, — онъ тамъ въ то время былъ, такъ сами можете отъ него слышать, какія дѣла тамъ творились… Вотъ оно какъ широко хватило! По всей Россіи, можно сказать.

— Но, позвольте! — остановилъ я его. — Въ Нижнемъ, напримѣръ, революціонеровъ избивали…

— Избивали! Такъ, вѣдь, надо знать кто избивалъ! Это не въ Нижнемъ только, а во всѣхъ городахъ было. Такъ ты спроси, узнай: кто избивалъ революціонеровъ? Лабазники ихъ били, трактирные лакеи, татары-старьевщики, прасолы, кабатчики, трактирщики съ своей челядью! Вотъ кто билъ революціонеровъ! А не хитрованцы, не воры, не босяки… Это ужъ послѣ октября и воры противъ нихъ пошли, такъ и тутъ еще не всѣ, а которые мало понимающіе. Настоящій, понимающій себя воръ, не пойдетъ съ купцомъ вмѣстѣ бить революціонера! Этого никогда не будетъ. Мы тоже понимаемъ это хорошо Ежели у насъ съ рабочими соціалъ-демократами раздоръ вышелъ, хотя-бы и не по нашей винѣ, а по ихней, такъ это еще не значитъ, что мы всѣхъ революціонеровъ подъ рядъ должны бить. Революціонеры то, вѣдь, всякіе бываютъ. Не одни соціалъ-демократы противъ богатыхъ идутъ, — есть и другіе. — Соціалисты-революціонеры — это особь статья! Опять-же анархисты — это ужъ совсѣмъ особь статья и къ намъ, пожалуй, ближе будутъ, чѣмъ къ соціалъ-демократамъ. Опять-же и соціалъ-демократы тоже не всѣ одинаковы. Которые настояще-то понимаютъ дѣло, такъ тѣ тоже не пойдутъ бить воровъ или босяковъ. Есть, знамо дѣло, и изъ нашихъ, которые и революціонеровъ бьютъ и въ полиціи служатъ. Такъ и тутъ опять надо-то знать, что не изъ воровъ только въ шпіоны-то идутъ! Ежели посчитать, такъ, пожалуй, изъ рабочихъ ихъ насчитаешь не меньше, да и изъ господъ тоже есть. А про нашего брата нужно еще и то сказать: другой разъ онъ со злобы въ шпіоны то идетъ. Травятъ его, какъ бѣшенную собаку, со всѣхъ сторонъ, а привѣта или добраго слова онъ ни откуда не видитъ. Всѣ его за врага считаютъ, каждый норовитъ всячески изничтожить его, оплевать, въ грязь затоптать. Самый, что ни есть, никуда негодный человѣкъ и тотъ въ душу тебѣ наплевать старается. Вотъ, человѣкъ и озлобляется и идетъ въ шпіоны и всякія пакости людямъ устраиваетъ, чтобы только злобу сорвать.

— А скажите: почему васъ Анархистомъ зовутъ? — поинтересовался я.

Онъ нахмурился, какъ-то особенно поспѣшно всталъ и пошелъ прочь отъ насъ и уже на ходу, нехотя, бросилъ:

— Такъ это, между своими прозвали.

— Отчего онъ ушелъ? — обратился я къ вору.

— Не любитъ онъ когда его объ этомъ спрашиваютъ.

— А почему его Анархистомъ прозвали?

— А это онъ, какъ выпьетъ, такъ: «анархистъ я! Самый первѣющій на свѣтѣ «революціонеръ!» — Ну, и другія прочія слова говоритъ. Недавно это съ нимъ, всего съ полгода какихъ-нибудь, вотъ какъ изъ Москвы пріѣхалъ. А раньше онъ больше пилъ. Напьется и сейчасъ скандалить начнетъ. А теперь и пить меньше сталъ, и совсѣмъ какой — то другой, не тотъ уже человѣкъ, что раньше… И любопытные у него слова, когда онъ выпьетъ.