— Узна-ать?

Воцарилось молчаніе. Всѣ нѣсколько склонили головы и смотрѣли въ полъ. Очевидно, я указалъ имъ на такое обстоятельство, о которомъ они раньше не думали. Предъ ними, какъ бы, встало неожиданное препятствіе.

— Да что же тутъ узнавать то? — упавшимъ голосомъ заговорилъ мой бывшій сосѣдъ по камерѣ.— Вѣдь, мы… у нихъ денегъ не попросимъ. Намъ только, чтобы дѣло указали, а мы ужъ сумѣемъ…

— Вотъ, для того, чтобы дѣлать вмѣстѣ одно дѣло, и нужно знать вамъ ихъ, а имъ васъ. Вѣдь у партіи есть свои тайны, свои цѣли…

— Поопасаются, значитъ, какъ бы худо не вышло! — совсѣмъ упавшимъ голосомъ высказалъ свое соображеніе дядя Панкратъ.

— И это имѣетъ значеніе, а главное нужно сначала разобраться… Можетъ быть, вы совсѣмъ не того желаете, чего они? — пояснилъ я свою мысль.

— Да какъ же это узнать то?

— Нужно познакомиться съ кѣмъ либо изъ рабочихъ соціалъ демократовъ, сказать ему все откровенно, вотъ какъ мнѣ говорите… онъ, вѣроятно, дастъ вамъ книжки. Изъ этихъ книжекъ вы и узнаете, что хотятъ соціалъ демократы. А когда узнаете это, то сами скажете: согласны вы съ ними или нѣтъ?.. Есть у васъ такіе знакомые?

— Есть, какъ не быть, — отозвался кто то. — Найдется не одинъ.

Мои собесѣдники начали перебирать своихъ знакомыхъ рабочихъ. Оказалось, что въ общей совокупности найдется не одинъ десятокъ людей, чрезъ которыхъ можно войти въ сношенія съ партійными соціалъ демократами.

— Такъ, значитъ, прежде всего книжки придется читать? — сконфуженно спросилъ сѣдой дядя Панкратъ, когда имена почти всѣхъ знакомыхъ рабочихъ были перечислены и качества ихъ разобраны. — Чтожъ, почитаемъ и книжки… Отчего хорошую книжку не почитать. Только поймемъ ли мы?

— Поймемъ! — бодро заявилъ одинъ изъ юношей. — Теперь и книжки такія пишутъ, что сразу все поймешь.

Я не сталъ ихъ разочаровывать въ этомъ отношеніи, хотя думалъ, что въ книжкахъ они далеко не все сразу поймутъ.

Уходя, я все же сказалъ имъ:

— А вы попросите, можетъ быть, лектора вамъ дадутъ. Что не поймете въ книжкахъ, онъ вамъ разъяснитъ.

— Это что же, студентъ что ли?

— Можетъ быть студентъ, а можетъ быть и такъ кто, или курсистка?

— Ну! Развѣ барышня пойдетъ къ такимъ, какъ мы?

— Отчего же не пойти? Для дѣла онѣ куда угодно пойдутъ. На смерть идутъ, не только на лекцію въ подвалъ…

Да! — восторженно заявилъ одинъ изъ юношей. — Эти не то, что купеческія дочки: сидитъ на диванѣ, да жиръ себѣ насиживаетъ! — Эти… онѣ все другимъ готовы отдать.

На этомъ мы разстались. Больше я, къ сожалѣнію, не встрѣчался ни съ кѣмъ изъ этой компаніи. Чрезъ нѣсколько дней меня выслали изъ Петербурга, мнѣ поэтому пришлось спѣшно выѣхать, и я не могъ дать имъ своего новаго адреса.

А вмѣстѣ и въ моихъ наблюденіяхъ надъ воровской корпораціей начался перерывъ, который и продолжался около года, до весны 1906 года, когда я уже на Волгѣ, а затѣмъ на Кавказѣ, въ Сибири и въ четырехъ тюрьмахъ центральной Россіи вновь имѣлъ нѣсколько случаевъ сталкиваться съ профессіональными ворами.

Получившійся, такимъ образомъ, пробѣлъ въ непосредственныхъ наблюденіяхъ мнѣ пришлось пополнять заднимъ числомъ, путемъ разспросовъ, разговоровъ и пр.

ГЛАВА VIII

На Волгу я попалъ для своихъ особыхъ цѣлей, ради которыхъ мнѣ нужно было опуститься, что называется, на дно жизни. Такое «дно» весной на Волгѣ обычно изъ различныхъ трущобъ переносится на берегъ великой рѣки, къ пристанямъ. Тутъ подъ лодками, около плотовъ, дровяныхъ складовъ, между лотками торговокъ, въ тѣни разбитыхъ барокъ и наполовину разобранныхъ прошлогоднихъ бѣлянъ въ общей массѣ сгруживаются и крестьяне, пришедшіе въ отхожіе промысла, и босяки, перебравшіеся на лѣтніе квартиры, и безработные городскіе рабочіе, и воры, и инвалидки проституціи…

Словомъ, тутъ весь цѣликомъ тотъ голодный народъ, который всѣми способами ищетъ себѣ пропитанія. Воръ, проститутка, крестьянинъ и шляющійся по Руси интеллигентъ тутъ такъ же легко сталкиваются, какъ утлые горшки съ крѣпкими чугунами въ тѣсной печи.

Воръ, проститутка, заштатный попъ и я какъ то сидѣли на толстомъ бревнѣ и говорили о разныхъ матеріяхъ.

У «батюшки», по его словамъ, было два сына, оба соціалъ демократы и оба сидѣли въ Саратовской тюрьмѣ; онъ часто вспоминалъ о дѣтяхъ и попутно говорилъ и о соціалъ демократахъ, къ которымъ у него было какое то двойственное отношеніе. Съ одной стороны онъ относился къ нимъ съ почтеніемъ, а съ другой у него проскальзывала и нотка горечи.

— Оно, конечно, соціалъ-демократы, что и говорить! Это и въ евангеліи тоже сказано: «положи душу свою за други своя». Ну, а только, скажемъ, хоть бы и мои дѣти… Кормилъ, поилъ я ихъ, пока силы были, думалъ: окончатъ ученіе и меня, старика, покоить будутъ, уголъ дадутъ и кусокъ хлѣба… А они къ соціалъ демократамъ ушли и… вотъ, теперь подойду къ тюрьмѣ, а они изъ за рѣшетки выглядываютъ. Хорошо это?..

— Ты мнѣ, батька, объ этихъ самыхъ соціалъ демократахъ не говори! — перебивалъ его воръ. — Терпѣть ихъ не могу!..

— Самый непріятный народъ эти соціалъ демократы! — хрипѣла проститутка.

Для меня эти отзывы были совершенной неожиданностью. Память о петербургскихъ ворахъ и ихъ увлеченіяхъ именно соціалъ-демократами была такъ еще свѣжа, что я никакъ не могъ понять встававшаго предо мной факта, совершенно противуположнаго отношенія къ нимъ со стороны вора и проститутки. Мнѣ казалось, что это простое недоразумѣніе, что и воръ и проститутка просто въ глаза не видали ни одного соціалъ демократа.

— А вамъ случалось встрѣчаться съ соціалъ-демократами? — спрашиваю я, обращаясь къ вору.

— А то нѣтъ! Эка, подумаешь, невидаль какая! Сколько угодно видѣли.

— Чѣмъ же они такъ васъ изобидѣли?

— Меня — ничѣмъ! А съ другими было и очень даже нехорошо.

— Что же именно было?

— А то и было, что люди къ нимъ, можно сказать, всей душой, а они всей…

Тутъ воръ дополнилъ свою мысль нецензурнымъ выраженіемъ.

— Выше себя никого не уставятъ! — поддержала его и проститутка. — Они только и люди, а остальныхъ хоть на живодерку сейчасъ.

— Другіе тоже люди, — угрюмо проворчалъ воръ.

— Гордость въ нихъ эта! А въ писаніи сказано: «гордыня твоя побораетъ тебя…» Не гордись, значитъ, — вставилъ свое слово «батюшка».

— Не одна только гордость! — пренебрежительно замѣтилъ воръ. — Гордись, пожалуй, — мнѣ какое дѣло до этого!… Другое, похуже гордости, есть.

— Что же, именно, другое? — настаивалъ я.

— Что! — разсердился воръ. — Злобы въ нихъ много, собачьей злости. Бросаются на людей зря, не разобравши дѣла…

Это опять было для меня новостью. Такой характеристики я никакъ не ожидалъ, и отнесъ ее опять таки на