видахъ дисциплина въ „домахъ" весьма строгая и жестокая. Обыкновенно мужъ или сожитель хозяйки имѣетъ у себя плеть, которой и „наказываетъ" дѣвушекъ за малѣйшую „провинность". Наказаніе производится по голому тѣлу, до кровавыхъ рубцовъ. Кромѣ того, „новенькая" находится подъ строгимъ надзоромъ, ее никуда не выпускаютъ, не позволяютъ ни писать, ни получать писемъ, даже разговоры ея съ посторонними строго контролируются. Подъ такимъ надзоромъ „новенькая" содержится до тѣхъ поръ, пока окончательно не примирится съ своимъ положеніемъ; а это достигается постояннымъ и систематическимъ одурманиваніемъ спиртными напитками и исключительной замкнутостью интересовъ, строго ограниченныхъ окружающей средой. Запертая въ стѣнахъ дома, окруженная исключительно обитательницами его, подавленная жестокой дисциплиной — дѣвушка поневолѣ начинаетъ входить въ интересы окружающей среды, ее начинаетъ интересовать успѣхъ или неуспѣхъ товарокъ, фаворизмъ у хозяйки, побѣды надъ конкуренткой и пр. На языкѣ содержательницъ это называется „вошла во вкусъ", а па обыкновенномъ языкѣ это значитъ, что дѣвушка нравственно умерла, все человѣческое въ ней погибло, она спеціализировалась въ обитательницу „дома". Съ этого момента надзоръ за ней ослабляется, во онъ уже и не нуженъ. Она и безъ надзора уже не пойдетъ никуда, развѣ въ другой такой же домъ. Побѣда надъ человѣческой душой дается тѣмъ болѣе легко, что большинство попадаютъ въ эту ужасную обстановку въ юныхъ лѣтахъ, нѣкоторые съ 14–15 лѣтъ, а въ 16-ть очень часто, т. е. какъ разъ въ томъ возрастѣ, когда дѣвушка только формируется, когда у нея еще нѣтъ ни опредѣленныхъ наклонностей, ни вкусовъ, когда она представляетъ изъ себя матеріалъ, который весьма легко втиснуть въ любую форму. А если принять во вниманіе, что содержателямъ и содержательницамъ въ этомъ отношеніи не ставится никакихъ препятствій никѣмъ, то и понятно будетъ, что вырваться изъ притона не такъ то легко. А что препятствій не ставится, въ этомъ, къ сожалѣнію, не приходится сомнѣваться. Уже одно то, что въ „домахъ", подлежащихъ оффиціальной регистраціи, годами живутъ 15–16 и 17-ти лѣтнія дѣвицы, т. е. не совершеннолѣтнія, юридически неправоспособныя, доказываетъ, что тѣ, кому вѣдать надлежитъ, къ интересамъ содержателей домовъ относятся довольно бережно. Иначе, вѣдь, во всякомъ такомъ случаѣ были бы возбуждаемы уголовныя преслѣдованія, а несовершеннолѣтнія дѣвицы отправлялись бы на родину, къ родителямъ или опекунамъ, безъ воли которыхъ по закону онѣ не могутъ распорядиться собой. Однако, такихъ преслѣдованій не возбуждается, слѣдовательно „надзоръ" склоненъ скорѣе помочь содержателю, чѣмъ преслѣдовать его.

Этого мало, „надзоръ" часто очень горячо отстаиваетъ интересы хозяина противъ его „рабынь". Содержательницамъ и содержателямъ чины полиціи оказываютъ очень существенную помощь въ порабощеніи дѣвушекъ. Что бы не быть голословными, мы приводимъ здѣсь прошеніе одной такой дѣвушки, поданное ею на имя главноначальствующаго гражданской частью на Кавказѣ.

Вотъ что она пишетъ:

Его Сіятельству

Главноначальствующему Гражданской Частью на Кавказѣ.

Крестьянки Харьковской губерніи Феклы Абрамовны Жуковой

Прошеніе.

Пріѣхавъ въ г. Баку 15 декабря прошлаго 1900 года для пріисканія занятій, я, не зная города, остановилась временно въ гостинницѣ „Метрополь", объявивъ въ мѣстной газетѣ о своемъ желаніи (имѣть работу). На слѣдующій день явилась ко мнѣ женщина, оказавшаяся впослѣдствіи экономкой дома терпимости г-жи Рахманъ, которая обманнымъ образомъ, подъ видомъ будто бы содержимой мастерской дамскихъ шляпъ, привезла меня въ упомянутый „домъ“. Когда я увидѣла, куда я попала, то отчаяніе мое было безпредѣльно, я умоляла отпустить меня, обращалась также къ агентамъ полиціи, но на мои вопли и стоны я получала въ отвѣтъ лишь поруганіе. На улицу меня не выпускали, писать письма, получать или съ кѣмъ либо разговаривать не позволяли. Такимъ образомъ, меня продержали около двухъ мѣсяцевъ, послѣ чего, видя не унимавшееся мое отчаяніе и серьезное недомоганіе, отпустили, но безъ всякихъ средствъ. При этомъ немедленно явился околодочный надзиратель Шахтахтинскій и, заявивъ, что дѣйствуетъ по приказанію, арестовалъ меня и, уложивъ мои вещи, отправилъ меня на вокзалъ для отправки на родину. На вокзалъ поѣхала съ нимъ также и вышеупомянутая экономка. Тамъ, подвергаясь самымъ грубымъ оскорбленіямъ и насиліямъ, я была втиснута въ вагонъ отходящаго поѣзда, при чемъ мнѣ не дали ни билета, ни денегъ. Съ большимъ трудомъ я вырвалась, прибѣжала въ полицейское управленіе и просила защиты и прекращенія насилія. Въ лицѣ помощника полиціймейстера ротмистра Измаильскаго я нашла гуманнаго защитника, онъ распорядился о прекращеніи беззаконія, а хозяйкѣ „дома"… Рахманъ, пользовавшейся мною въ теченіе двухъ мѣсяцевъ, предложилъ выдать мнѣ 20 руб. на дорогу. Хозяйка взяла съ меня предварительно росписку о полномъ удовлетвореніи ею меня, а потомъ выдала мнѣ 15 руб. Но мнѣ пришлось остаться въ городѣ еще, такъ какъ въ полицейскомъ управленіи предложили мнѣ придти на слѣдующій день за полученіемъ пришедшаго съ родины паспорта. На слѣдующій день утромъ явлается въ номеръ гостинницы „Лондонъ", гдѣ я остановилась, что бы переночевать, околодочный надзиратель Фединъ и съ грубостями, превосходящими всякія понятія, приказываетъ собрать пожитки, съ побоями, отъ которыхъ я падаю, выталкиваетъ меня на улицу и доставляетъ въ 3-й полицейскій участокъ. Въ послѣднемъ по приказанію бывшаго тамъ дежурнымъ вышеупомянутаго Шахтахтинскаго, меня вталкиваютъ въ темную нетопленную каморку, гдѣ и держатъ до полудня. Затѣмъ, видя, что я посинѣла отъ холода и совсѣмъ изнемогаю, перевели меня въ комнату дежурнаго околодочнаго. Во время ареста въ каморкѣ агенты полиціи — фамиліи которыхъ, кромѣ брата упомянутаго выше Шахтахтинскаго, не знаю, — заходили ко мнѣ, учиняя самыя грубыя насилія въ удовлетвореніе своей животной страсти. А Рахманъ съ своей экономкой въ сопровожденіи околодочнаго надзирателя Шахтахтинскаго заходили для издѣвательства и осмѣянія моего положенія, которое, по выраженію послѣдняго, состоялось своимъ судомъ. Къ вечеру городовой Ага-Мамедъ-Джафаровъ, увидя меня въ участкѣ арестованной, донесъ объ этомъ г. помощнику полиціймейстера, который потребовалъ немедленнаго освобожденія меня и явки въ управленіе, гдѣ помощникъ пристава 3-й части, замѣнявшій временно пристава, на выговоръ г. помощника полиціймейстера за допущеніе произведеннаго надо мною беззаконія, заявилъ, что я была въ состояніи невмѣняемости и производила безчинства, послужившія причиной арестованія меня. Г. помощникъ приказалъ по моему заявленію составить. протоколъ при понятыхъ, въ которомъ упоминалось о сказанныхъ беззаконіяхъ, произведенныхъ надо мною агентами полиціи, подъ которымъ я по предложенію расписалась, и затѣмъ все это производство съ паспортомъ на слѣдующій день г. помощникъ представилъ г. полиціймейстеру. На слѣдующій день я снова пришла въ управленіе просить о выдачѣ отобраннаго отъ меня вида на жительство, на что г. полиціймейстеръ ротмистръ Охицинскій заявилъ мнѣ, чтобы я обратилась въ 3-й участокъ, гдѣ находится все мое дѣло и бумаги; но я убѣдительно просила дать мнѣ возможность избѣжать посѣщенія этого участка. Тогда г. полицеймейстеръ предложилъ мнѣ придти на слѣдующій день. На слѣдующій день г. полицеймейстеръ направилъ меня въ 5-й участокъ, находящійся въ „Черномъ городѣ",