я покупал, что мог. У меня были «Семь героев» и «Путь паломника»; я считал их одинаково чудесными и правдивыми. Я купил «Рассказы благородного Джона Байрона» и «Потерянный рай» Мильтона, но мне недоставало знаний, чтобы в них разобраться. И все же книги доставляли мне удовольствие, позволяя отвлечься от себя и своих горестей и забыть, по крайней мере на время, о снедавшей меня ненависти к Дику Джексону.

Когда Нелли было около семнадцати, ее бабушка умерла. Я стоял в стороне от всех во дворе церкви, наблюдая за похоронами. Это была первая в моей жизни церковная служба, и она тронула меня до слез, чего я тогда устыдился. Слова были исполнены покоя и святости, и меня потянуло в церковь, но я не осмелился войти, потому что никогда там не был. Приходская церковь была далеко, в Болтоне, что служило оправданием для всех, кто не хотел ее посещать. Когда священник умолкал, я слышал рыдания Нелли, и их звук проникал мне в самое сердце. Выйдя из церкви, она прошла совсем близко, я мог бы к ней прикоснуться, но голова ее была опущена, и я не решился с нею заговорить. Затем я задался вопросом: что ждет ее? Ей нужно зарабатывать на жизнь – станет ли она прислугой на ферме или работницей на фабрике? Я слишком хорошо знал жизнь тех и других и не мог не тревожиться о ней. Я достаточно зарабатывал, чтобы обзавестись семьей, если бы захотел, но ни одну женщину, кроме Нелли, не хотел бы назвать своей женой. Однако в то время я не женился бы на ней, даже если бы мог, потому что не стал еще тем уважаемым человеком, которым должен быть муж Нелли. Вот пойдет обо мне добрая слава, я открою ей свое сердце – и будь что будет, а пока наберусь терпения. Я твердо верил, что рано или поздно мои упорные усилия должны увенчаться успехом и тогда хорошие люди обязательно изменят обо мне свое мнение и примут меня. Однако что тем временем станется с Нелли? Я подсчитал свои доходы и отправился к самой достойной женщине в деревне узнать, во что обойдется содержание девушки, которая будет жить в ее доме как дочь и помогать ей по хозяйству; та посмотрела на меня с подозрением. Я сдержался и сказал ей, что близко не подойду к дому, даже эту часть деревни стану обходить стороной и что девушка, о которой я веду речь, будет думать, что за нее платит приход. Это не помогло – она все равно не доверяла мне; но я знаю, что смог бы сдержать слово, к тому же ни за что на свете я не считал бы Нелли чем-то обязанной мне, потому что это наложило бы тень обязательства на ее любовь – ту любовь, которую я всей душой стремился заслужить не как признательность за мои деньги или мою доброту, а как чувство ко мне самому. Потом я узнал, что Нелли нашла место прислуги в Болланде, и подумал, почему бы не поговорить с нею хотя бы раз до ее отъезда. Я хотел только по-дружески выразить ей соболезнование в ее горе. Я был уверен, что смогу управлять своими чувствами. И вот в воскресенье накануне ее отъезда из Соули я поджидал ее у лесной тропинки, по которой, как мне было известно, она пойдет после дневной службы. Птицы так заливисто щебетали среди листвы, что я не слышал звука приближающихся шагов, пока они не раздались совсем рядом, а вместе с ними и два голоса. Лес был в той части Соули, где Нелли жила у друзей, и тропинка вела только к их дому, и я был уверен – это она, потому что видел, как она в одиночку направлялась в церковь.

Но кто же второй?

Сердце мое остановилось, и кровь ударила в голову, когда я увидел Дика Джексона. Неужели вот так все и закончится? Следуя по стопам своего отца, я был готов ринуться на путь греха, навстречу своей смерти и вечному проклятию. Стоя за деревом, я мечтал об оружии, чтобы убить негодяя. Как он посмел приблизиться к моей Нелли? А она тоже хороша – изменница, думал я, забыв, что она никогда не оказывала мне особого внимания и что я едва перемолвился с нею парой слов, да еще и таких неловких; и я возненавидел ее за предательство. Все эти чувства обуревали меня, пока я стоял там, потеряв голову и ослепнув от ярости. Присмотревшись, я увидел, что Дик Джексон держит ее за руку и быстро говорит что-то хриплым шепотом, как человек, охваченный страстью. Она была бледна и растеряна, но вдруг после какого-то его слова (она так никогда и не сказала мне, что это было за слово) она взглянула на него как на врага рода человеческого и вырвала свою руку. Он вновь схватил ее и продолжил свои страстные нашептывания, звук которых был мне глубоко противен. Я не мог больше этого выносить – и не считал нужным – и вышел из-за дерева. При виде меня она справилась с охватившим ее отчаянием, шагнула мне навстречу и приникла ко мне, и это придало мне такой силы, что я бы горы мог свернуть. Я обнял ее одной рукой, не отводя глаз от него; мои глаза, как пламя, проникали в его душу, сжигая ее дотла. Он не произнес ни слова, делая вид, что я ему не страшен; наконец не выдержал и опустил глаза, а я не смел заговорить, потому что из уст моих рвались прежние страшные проклятия и я боялся выпустить их наружу, чтобы не напугать мою дрожащую бедняжку Нелли.

В конце концов он сделал движение в мою сторону, и я отодвинул Нелли с тропинки, чтобы дать ему пройти. Она инстинктивно поплотнее завернулась в шаль, словно стремясь избежать его случайного прикосновения; думаю – нет, уверен, – это уязвило его и побудило к жалкой и страшной мести. Пока я стоял к нему спиной, пытаясь найти слова, чтобы успокоить Нелли, она в ужасе, словно загипнотизированная, не сводила с него глаз и заметила, как он схватил острый камень и бросил в меня. Бедняжка! Она прикрыла меня своим нежным телом, как щитом. Камень попал в нее, и она, не издав ни звука, ни стона, бездыханной упала к моим ногам. А он трусливо сбежал, увидев, что натворил. Я остался один с Нелли в мрачной глубине леса. В дрожащем зеленоватом свете