– У-у, до этого далеко еще, почитай, месяца полтора. В середине мая так, а на полях и того позже быват – как соберутся, распашут.

– Ясно. А у вас пару мешков нельзя бы купить, на еду, семена?

– Чего ж нельзя… Этого добра хватат, картошка, слава богу, родится. Осенью сдал двадцать кулей, свиньям мелкую варим, лишняя есть.

– Я бы хотел посадить…

– Давай, давай, как же…

Филипьев сидел нахохлившись, явно расстроенный. Последние слова произнес энергично, но ничего конкретного не добавил, а Сергею самому уточнять, торопить его было неловко, хотя картошку готов был купить хоть сейчас.

– Ну, спасибо за чаёк, пойду. Работа счас с каждым днем, как на веретено мотается. Что не сделашь сёдни, так потом до зимы вся колом пойдет… Эх, ладно, бывайте.

Сосед ушел недовольный.

Многие штакетины оказались совсем трухлявыми, пришлось пустить их на дрова. Из годных Сергей сколотил четыре подрамника, покоробленный кусок ДВП распилил на уголки, укрепил ими стыки. Получилось два больших подрамника – приблизительно метр на метр – и два поменьше… На плитке варился грунт.

Сергей наскоро перекурил, принялся натягивать холст на первый подрамник. Эта работа всегда радостно его волновала, была как бы разгоном перед созданием картины. Бывало, Сергей пробовал использовать чужие подрамники, холсты, прогрунтованные другими руками, и картины не шли. А здесь, когда все делаешь сам: пилишь эти грязные палки, вбиваешь непослушные, гнущиеся гвозди, готовишь грунт по собственному рецепту – каждая мелочь становится дорогой, близкой, твоей и потом подсказывает, помогает выразить в красках задуманное.

Выставив миску с грунтом в сенки остывать, Сергей, пока наступил перерыв, решил наладить дверь в туалете. Доска, на которой держались шарниры, сгнила, и дверь отвалилась. Выбрав доску понадежней, Сергей примерил ее, обпилил и, оторвав гнилушку, прибил на место. Затем занялся шарнирами. Работа стала двигаться медленно, для Сергея это было непривычное дело. Пришлось пару раз передвигать шарниры, пока наконец дверь не села как надо.

– Вот та-ак, – удовлетворенно выдохнул он, несколько раз закрыв и открыв дверь, проверяя свою работу.

Возвращаясь в избу, срезал мешающую ветку черемухи, что росла возле летней кухни; откинул с дороги осколок кирпича.

Грунт остыл. Сергей зачерпывал ладонью из миски напоминающую холодец жижу, размазывал ее по полотну, затирая в нем мелкие дырочки, приглаживая ворсинки. Готовые холсты составлял вдоль стены на кухне – пускай просыхают.

Часов у него нет, да они и не нужны. Какая разница, сколько времени точно? Никуда не надо спешить, торопиться. Он никуда не опаздывает. Начнет темнеть – сходит за молоком. Завтра побывает в магазине, хлеб почти кончился. Конечно, картошка бы не мешала – если зайдет с Филипьевым еще о ней разговор, предложит купить сейчас. У него есть подпол в избушке, спустит туда.

Сварил суп «Славянский» из двух пакетиков, с аппетитом пообедал и отправился выбирать тему для будущей картины. Точнее, выбрал еще вчера (как часто случается, сразу, с первого взгляда и неожиданно, зато накрепко), когда шагал от автобусной остановки, а сегодня подумывал сделать несколько набросков этого места.

Огороды пусты, лишь кое-где сереют кучки иссохшей ботвы; ряды изгородей, дальние похожи на спички. Слева и справа постройки, темные, сливающиеся по цвету с землей, словно собранные не из дерева, а из спрессованной почвы; шифер с лепешками лишайника, почти черные доски заборов. Всё старо, ненадежно, временно, и лишь земля, кормящая, держащая и требующая взамен каждодневного труда и заботы, внимания, будет всегда, она – самое главное, центр для живущих на ней людей… И посреди поля стоит человек, он смотрит на землю. Может, пришел по делу, а может, просто попроведать, поговорить после долгой зимы, морозов, сна. Скоро зажжет он ботву, потащит сюда навоз, потом вскопает, зарядит ее семенами и клубнями. И даст земля плоды, пропитание работавшему на ней…

Как ни стары и ясны эти мысли, но вошли они в Сергея свежей, широкой волной, растревожили его и толкали, побуждали работать. И вот он шел с альбомом, чтобы попытаться выразить на прямоугольничке белого ватмана то, о чем думал, какие новые чувства переживал.

У него появилась идея сделать серию картин: одно и то же место, зафиксированное с определенной точки на протяжении нескольких месяцев. Первая картина – только растаял снег, дни пробуждения, оживания; вторая – май, когда поле распахано, готово к посадке; затем – всходы, молодая нежная зелень; а дальше еще четыре: конец августа, вызревание… сентябрь, уборка… предзимье, одноцветье, усталость… и – снег, сон… Ему хотелось показать, как меняется одно место, как выглядит в жаркий день горячее, пересохшее дерево построек и каким оно становится во время обложных дождей; как все живое, сперва слабое, хрупкое, постепенно наливается силой, крепнет, грубеет, а осенью жухнет, сереет, вновь умирает до новой весны…

Рисуя, Сергей жалел, что нет того вчерашнего мужика на поле, так выразительно и естественно показавшего связь человека с землей. Набросал основные детали, изучил местность. Хорошо бы сразу, с натуры писать маслом, но не хотелось обращать на себя внимание, стать объектом для пересудов, отвечать на вопросы. Не хотелось, чтобы за ним следили, глазели, как он работает, шептались за спиной «похоже-непохоже». Красками он будет писать дома, поэтому без набросков не обойтись, и в них Сергей старался ухватить то важнейшее, что память не в состоянии удержать и что возможно лишь перекинуть из минутной действительности на бумагу или на холст. Но вот освещение карандашом не уловить, не поймать, для этого необходимы краски; кажется, лишь в этот момент, в эту секунду можно найти на палитре именно те вернейшие сочетания, а уже через мгновение всё вокруг – предметы, небо, земля, сам воздух – становится совсем иным. И Сергей опасался, что картина, написанная в комнате, по наброскам и памяти, получится неживой.

Он долго размышлял об этом, сидя за столом, просматривая рисунки.

– Ладно, завтра покажет, – пробурчал в конце концов, пряча их в папку.

Холсты почти просохли, сделались тугими и ровными; утром они будут совсем готовы. Сергей проверил запасы красок, номера кисточек, хотя и так знал наперечет, что́ у него имеется; просто уже начало одолевать лихорадочное желание поскорей приняться за работу. Ему представлялось – сейчас-то он как раз в том состоянии, когда стоит только взяться, выдавить краски на палитру, выдохнуть и… Но не раз убеждался, что это не так. Нужно дождаться другого настроения, дотомиться, дозреть.

– Завтра, завтра!.. – останавливал он себя, хоронил волнение, искал, чем бы отвлечься.

Вот и вечер. Солнце спустилось в бор, разбрызгав по небу тусклую красноту; лужа во дворе покрылась морщинками льда. Пора за молоком… Сергей достал из потайного кармашка сумки деньги, отсчитал тридцать тысяч. Лучше отдать сразу на десять банок, чем