который эволюционировал на протяжении миллионов лет, помогая нам сблизиться. Каждый будет чувствовать неудовлетворенность, и разговор покажется неоконченным. Если мы принимаем слабости собеседника и тоже открываемся в ответ, то между нами возникает доверие, понимание и связь. Решая участвовать в разговоре «Что мы чувствуем?», вы задействуете нейрохимический процесс, который питает самые важные межличностные отношения.

«Что мы чувствуем?» – очень важная часть разговора, которая показывает, что происходит у нас в головах, и открывает путь к сближению.

Сила вопросов

Когда-то Ник Эпли совсем не умел слушать. Настолько не умел, что чуть не разрушил свою жизнь. Он вырос в маленьком городке в Айове, в старших классах был футбольной звездой – эдаким напыщенным и весьма уверенным в себе молодым человеком. Однажды ночью он возвращался домой с алко-вечеринки, петляя по шоссе, и его остановили за вождение в нетрезвом виде. Полицейский увидел куртку с эмблемой школьной команды и пожалел глупого юнца. Вместо того чтобы надеть на него наручники, он прочитал лекцию на тему: «Если не изменишь свою жизнь, то плохо кончишь». Затем он позвонил родителям Эпли и велел им приехать за сыном.

В течение следующих нескольких недель мать с отцом неустанно читали ему лекции об опасностях пути, на который он встал. Они говорили Эпли, что понимают, как трудно быть подростком, как хочется произвести впечатление на друзей и проверить пределы своих сил и возможностей; они принимали его желание экспериментировать. В конце концов, когда-то они и сами были подростками. Но их тревожило, что он делает неправильный выбор. Эпли почти не обращал на них внимания. «Мне все было как с гуся вода», – поделился он со мной. Он воспринимал родителей просто как взрослых, говорящих то, что положено взрослым.

Через несколько месяцев Эпли остановили за вождение в нетрезвом виде во второй раз. Другой полицейский прочел ему аналогичную лекцию и вновь отпустил после звонка родителям. И тогда отец с матерью решили, что пора обратиться к психологу.

Эпли пошел на консультацию, ожидая новых лекций и нравоучений. Но психолог-консультант совершенно не походила на родителей юноши и сильно отличалась от большинства других взрослых, которых он знал. Она не произносила высокопарных речей и не говорила, что ему нужно изменить свою жизнь. Не выражала сочувствия к трудному возрасту и не давала советов. Вместо этого она просто спрашивала: «Почему ты выпивал?», «Как бы ты отреагировал, если бы кого-нибудь сбил?», «Как сложилась бы твоя жизнь, если бы тебя арестовали, если бы ты пострадал в аварии сам или убил другого человека?»

– Мне пришлось задуматься, – рассказывал потом Эпли. – Я не мог притворяться, что не знаю ответов на ее вопросы.

Сами по себе вопросы не касались эмоций, но, отвечая на них, Эпли не мог оставаться равнодушным. Вопросы заставили Эпли рассказывать о своих убеждениях и жизненных приоритетах, о том, что он чувствует, о чем беспокоится, чего боится. После каждого сеанса он возвращался домой измученный и пристыженный, испуганный, злой и обескураженный – сложная смесь чувств, разбираться с которыми приходилось по несколько дней. Можно сказать, это были самые эмоционально насыщенные беседы в жизни Эпли, хотя психотерапевт не просил его описывать свои чувства.

Сеансы с психологом помогли Эпли стать более открытым человеком. Он начал говорить с родителями о том, что чувствует, и впервые услышал, как они описывают свои переживания. Отец напомнил Эпли о давнем эпизоде, когда тот ушел из дома рано утром, ничего не сказав родителям. Разыскивая его, они спустились в подвал и увидели, что пропала винтовка. Их охватила паника. Неужели сын решил покончить с собой? Отец изводил себя до тех пор, пока Эпли не вернулся домой целым и невредимым, да еще рассердился на встревоженных родителей, раздраженно объяснив, что ходил с друзьями на охоту. И Эпли вспомнил тот случай, вспомнил, как расстроился отец, а он отмахнулся от родительской тревоги, сочтя ее ужасно нелепой. Он не услышал, что они пытались сказать: сынок, мы тебя любим! Ведь любовь налагает определенные обязательства – беречь себя, сообщать близким, когда уходишь и куда идешь, чтобы не заставлять их волноваться. «Тот разговор изменил наши отношения, – признался Эпли. – Мне очень повезло, что я наконец смог увидеть в отце настоящую, многогранную личность».

После второго сеанса с психологом Эпли решил бросить пить. Затем он решил серьезно взяться за учебу. В итоге он пошел учиться в колледж Святого Олафа, где открыл для себя психологию. Получив ученую степень, он поступил в аспирантуру в Корнеллский университет.

И уже там Эпли начал задумываться, почему во время двух бесед с полицейскими, едва избежав ареста, он слушал так неохотно. «Иногда оглядываешься назад и спрашиваешь себя: почему я был столь глух?» Почему беседы с полицейскими не напугали его по-настоящему? Почему он игнорировал родителей, когда они умоляли, уговаривали, изо всех сил старались ему помочь?

К 2005 году Эпли стал профессором Чикагского университета. Он женился, у него появились свои дети, и он пришел в ужас, осознав, что вскоре те превратятся в подростков и тоже замкнутся. Ему хотелось понять, как убедить их слушать родителей.

В то время доминирующая в психологии теория гласила: чтобы понять других (и убедить их выслушать нас), следует практиковать так называемый метод принятия точки зрения: мы должны попытаться взглянуть на ситуацию глазами другого человека и показать, что сопереживаем. Как отмечали журналы по психологии, «чтобы эффективно общаться, мы должны принимать точку зрения другого человека и когда говорим, и когда слушаем». Как утверждали учебники, «принятие точки зрения не только способствует лучшему межличностному взаимопониманию», но и «представляет собой жизненно важный навык для успешных переговорщиков».

Вспомнив свой школьный опыт, Эпли понял: после того как его чуть не арестовали за вождение в нетрезвом виде, родители по-своему пытались взглянуть на ситуацию с другой точки зрения. Они пытались поставить себя на его место. Пытались наладить отношения, представляя, как ему тяжело. Надеялись, что проявление эмпатии убедит его прислушаться к их советам.

Но это возымело обратный эффект: Эпли стало ясно, как много они не понимают. Когда родители проявляли сочувствие, делились историями о собственных ошибках, Эпли слышал лишь одно: взрослые понятия не имеют, каково живется подростку в наши дни.

Родителям не удалось наладить с Эпли контакт, поскольку они не понимали, что он чувствует. Они этого не понимали, потому что не удосужились спросить. Они не спрашивали его про гнев или неуверенность, не спрашивали, почему ему казалось необходимым проявить себя, выпив уйму пива. Даже если бы спросили, Эпли не знал бы, что ответить.