— Ну, должно быть, не такими уж и шокирующими, — сказал я, беспечно украшая последнюю порцию своей каши маленькими пиками и долинами, чтобы изобразить безразличие. Вифания пожала плечами.

— Ты прав, они были не слишком шокирующими, поскольку все уже успели привыкнуть к подобным слухам. Хотя, полагаю, даже Клодий должен был почувствовать смущение, услышав, как толпа на форуме скандирует их в открытую!

— Так что за слухи? — спросил я, сдаваясь.

— О Клодии и его старшей сестре. Точнее, сводной сестре, если быть точной.

— Клодий и Клодия? Да, я слышал кое-какие намеки и несколько грязных шуток. Но поскольку мне ни разу не доводилось встречаться с ними лицом к лицу, я бы не решился предугадывать тайны их спальни. Или спален.

Вифания деликатно фыркнула.

— И почему римляне поднимают такой шум вокруг любовных отношений между братом и сестрой? В Египте подобные союзы начинаются с богов и имеют давнюю и священную традицию.

— Уверяю тебя, в Риме не существует подобной традиции, — сказал я. — Но что именно распевала толпа?

— Ну, начали они с того, что Клодий, будучи еще мальчиком, продавался мужчинам более старшего возраста…

— О да, я слышал эту историю: когда ранняя смерть отца поставила их на грань финансового краха, юноши-Клодии стали сдавать младшего брата Публия на содержание взрослым мужчинам, причем с достаточным успехом. Впрочем, все это может быть презренной ложью, разумеется.

— Разумеется. Но толпа распевала следующее:

Клодий девочкой был

Позабыв, что мальчик он.

Клодии страстный пыл

Был им потом утолен.

И прочее в том же роде, только еще более откровенно.

— Греческий порок вкупе с египетским, — заметил я. — А на Востоке жалуются, что мы — римляне — не гибки в вопросах секса. И как отреагировал Клодий?

— Он пытался возобновить свою песню о Помпее, но, когда люди Милона заглушили его, он быстро исчез, причем уже не улыбаясь. Пение закончилось дракой между шайками Милона и Клодия.

— Но ничего серьезного, надеюсь?

— Ничего серьезного настолько, чтобы откладывать судебное разбирательство.

— Должно быть, дело кончилось несколькими разбитыми головами. А что суд? Милона оправдали или обвинили в нарушении общественного порядка?

Вифания безмятежно посмотрела на меня и пожала плечами.

— Я не помню. Я даже не уверена, что слышала об этом.

— Наверное, потому что никому нет до этого дела. Все запомнили лишь то, как о скандальной связи Клодия с его сестрой толпа кричала прямо на форуме. Кстати, какая между ними разница в возрасте — пять лет? Что ж, у вдовы Клодии репутация любительницы молодых мужчин вроде нашего соседа Марка Целия. Интересно, а что он думает по поводу того, что толпа в своих песнях обвиняет его любовницу в кровосмесительстве?

— Ну, Целий и Клодия больше не любовники, и с Клодием он тоже больше не в дружественных отношениях, — сказала Вифания.

— Откуда тебе это известно? — покачал я головой от удивления. — Ты же не бегала в мое отсутствие на эти дикие вечеринки, что устраиваются здесь, на Палатине, чтобы поотираться вокруг золотой молодежи?

— Нет, — она с улыбкой откинулась на спинку сиденья и томно закинула руки за голову. Жест был откровенно чувственным, напомнившим мне об удовольствиях сегодняшней ночи, словно намекающим на то, что, несмотря на мои поддразнивания, она могла бы занять достойное место в оргиях Палатинского холма, не мешай ей острое осознание того, что она должна поддерживать тяжело доставшуюся ей роль респектабельной римской матроны.

— Или молодой Целий поверяет тебе секреты своей любовной жизни всякий раз, как вам доводится повстречаться на улице?

— Тоже нет. Но у нас есть свой способ поделиться тем, что мы знаем.

— «У нас»?

— У нас, у женщин, — сказала Вифания, пожимая плечами. Она никогда не говорила с определенностью о том, где она добывает сведения, даже мне. Всю свою жизнь я потратил на то, чтобы выведывать чужие тайны, но Вифания порой заставляла меня чувствовать себя жалким любителем.

— А что послужило причиной раздора? — спросил я. — Неужели таких изощренных любовников, как Клодия и Целий, могли смутить мелочи наподобие неверности или инцеста?

— Нет, говорят, дело там было в… — внезапно Вифания нахмурилась и прикусила губу. «Опять она меня дразнит, — подумал я, — не спешит выкладывать то, что ей известно».

— Ну? — спросил я наконец.

— В политике или в чем-то в этом роде, — торопливо сказала она. — Сначала разногласие между Клодием и Целием, а потом размолвка между Целием и Клодией.

— Ты прямо говоришь стихами, как толпа на форуме: Клодий и Целий, Целий и Клодия. Достаточно лишь добавить несколько непристойных глаголов. Какого рода разногласие. По поводу чего?

Вифания пожала плечами.

— Ты же знаешь, я не интересуюсь политикой, — сказала она, внезапно увлеченная своим маникюром.

— Если только речь не идет о какой-нибудь интересной истории. Ну же, жена, тебе известно больше, чем ты говоришь. Или мне напомнить, что твоя обязанность — более того, твой долг перед законом — сообщать мужу обо всем, что ты знаешь? Приказываю говорить! — я говорил нарочито серьезным тоном, пытаясь свести дело к шутке, но Вифания не собиралась смеяться.

— Ну хорошо, — сказала она. — Мне кажется, тут замешано то, что вы называете египетским кризисом. Из-за этого и раздор между Клодием и Целием. Откуда мне знать, какие дела такие люди могут вести между собой? И кто станет удивляться, если эта перезрелая потаскуха Клодия вдруг потеряет всякое обаяние для такого привлекательного молодого человека, как Целий?

Я давно уже научился предсказывать перемены в настроении Вифании, как другие люди умеют предсказывать внезапные бури на море, но я никогда не знал, чем их объяснить. Что-то рассердило ее, но что? Я пытался припомнить сказанные нами фразы или обсуждавшиеся нами темы, которые могли бы задеть ее, но в комнате внезапно сделалось холодно, и память мою сковало оцепенение. Я решил переменить тему.

— Стоит ли волноваться из-за таких людей? — Я поднял почти пустую чашу и стал крутить ее в руке, расплескивая по стенкам остатки вина, задумчиво глядя в получившийся водоворот. — Я вот только что вспоминал о тех странных посетителях, что были у меня за день до моего отъезда.

Вифания глядела на меня с непонимающим видом.

— Ну, это же было всего месяц назад. Ты должна помнить — маленький галл и старый александрийский философ Дион. Он обратился ко мне за помощью, а я не мог ничего для него сделать, по крайней мере тогда. Он больше не приходил, пока меня не было?

Я ждал ответа, но, оторвав взгляд от чаши,