взрослые интересуются почти исключительно этой темой и ее вариациями.

Вопрос, который они себе задают, – не от жажды познания. Дело в утрате смысла. И как правильно сказал этнопсихиатр Сальваторе Инглезе, если первое жизненно важно, второе травматично. Смысл наполняет нас. Придает вкус и делает хрустящим. Все расставляет по местам и создает порядок как альтернативу безумию. Умеет отвечать на вопросы, объясняет и помогает их решать. Смысл объединяет, позволяет нам встречаться друг с другом и делиться мыслями. Смысл воодушевляет. Все остальное – развлечение, у него свои достоинства, но его недостаточно.

Например, молодым взрослым нравится обсуждать фильм «Целиком и полностью»[43] с Тимоти Шаламе. Они сходили на него в кинотеатр, потратив на билет деньги, которых у них не так много. Однако, говоря о том, какой Шаламе хороший и красивый (с выхода «Назови меня своим именем»[44] он превратился в идол их поколения), молодые спросит: если глубокий обмен мыслями отвечает потребностям молодых взрослых, если стремление к этому объединяет их и определяет как поколение, почему они в итоге уходят несолоно хлебавши, почему их запрос остается неудовлетворенным?

Иными словами, если во время этих благословенных, насыщенных и откровенных встреч может рождаться решение того, что их мучает и приводит в психотерапию, – почему они не дают этого друг другу? Думаю, у меня есть ответ. И получила я его от них самих.

Анатомия врага: суждение

Под одну гребенку

В своем потрясающем эссе «Заговор против молодежи. Кризис взрослых и искупление новых поколений»[45] социолог Стефано Лаффи рассказывает о сестре норме. Этим позитивным выражением автор описывает спутницу, с которой современные родители растят своего ребенка. Все чаще это единственный ребенок, обычно по статистике девочка, то есть сестра, что символично.

Лаффи указывает: с самого начала беременности, когда женщина начинает посещать специалиста, климат, в котором она производит на свет нового человека в наши дни, – это климат сведения всех под одну гребенку, процентов, в которые необходимо попасть, похожести, правил, которые следует соблюдать, – касаются ли они длины бедренной кости или того, есть или нет у ребенка страсть к чтению в шесть лет.

Таким образом, нас приводят в этот мир и растят в русле реки, неумолимо текущей в одном и том же направлении для всех, не допускающей ни отклонений, ни – тем более – наводнений, реки, которая очень рано указывает, что такое добро и зло, уместность и неуместность, что допустимо, а что недопустимо, что адекватно, а что нет. Это одна из перверсий нашего времени: психотическое требование держаться в рамках канонов – в тот самый социальный момент, который призывает продемонстрировать нашу уникальность как единственное подтверждение нашей реальной ценности (но затем не принимает ее).

Вам интересно, кто устанавливает стандарты? И каков критерий?

Одна из перверсий нашего времени – психотическое требование держаться в рамках канонов – в тот самый социальный момент, который призывает продемонстрировать нашу уникальность как единственное подтверждение нашей реальной ценности.

Конечно же, другие. Те, кого мы боимся, как полюса на противоположной стороне сравнения, те иные, какими мы все бываем для кого-то. Инаковость, в создании и представлении которой мы конкурируем и которую, вместо того чтобы признать частью чего-то, чем мы являемся, мы склонны воспринимать как свирепого и строгого цензора.

Лаффи правильно говорит о прообразах. В эпоху, когда призывы отстаивать право каждого на самоутверждение и самовыражение (за исключением призывов к дискриминации) граничат со смешным, мы в действительности порабощены бесконечной гонкой за адекватностью, методическим оттормаживанием оригинальности, ношением таймера, что напоминает мне об уравнивании Тото[46]. Он сказал так о смерти, которая уравнивает нас, превращая всех в обычных людей с гниющей плотью, как бы мы ни провели нашу жизнь. Тото пришел мне на ум, потому что требование быть как можно более производительными само по себе является смертью, жертвой которой становится не что иное, как наше я.

Поскольку под давлением нормы мы вынуждены походить на других в своих поступках, временных показателях и результатах, встречи со сверстниками и стремление к общению не могут не оборачиваться ощущением ужасающего и непроницаемого вакуума, а потому от них следует держаться подальше. Социальные сети в качестве альтернативы не подходят, а скорее наоборот: они превращают жизнь в цирк, где каждый, прячась за экраном и украшая себя фильтрами, выставляет и продает себя – и картинка счастливее и лучше, чем есть на самом деле. Помогает и автоматическая проверка орфографии: ты не такой невежественный, как есть в действительности…

В этих условиях я молодых людей, уже подвергнутое суровым испытаниям в виде малозащищенного детства и непрожитого отрочества, не способно найти новых решений, чтобы состояться, потому что смертельный риск ощущают все. Это непреодолимый страх столкнуться с суждением.

У меня сложилось впечатление, что в итальянском обществе существует непонимание того, что такое суждение. Мы автоматически придали акту суждения негативный оттенок, забывая, что суждение – это лишь мыслительная операция.

Значение слова судить нейтрально – оценивать, выражать свое мнение относительно чего-то. Оно может быть и нелестным, и в той же степени лестным.

К примеру, на днях молодая женщина, мать троих детей, написала мне, что сказала мужу о своей влюбленности в другого мужчину. Теперь она изливала мне душу, боясь осуждения членов семьи и знакомых.

По правде говоря, прочитав ее рассказ, я решила, что эта женщина отличается смелостью, она поступила и храбро, и искренне. Мы незнакомы, но на основании этих трех строк я сделала вывод: она человек ответственный и способный обнажить душу. Конечно, она в смятении, страдает, но главное – способна сделать то единственное, что должно быть проще всего, однако труднее всего сделать, – жить так, как нам хочется.

Это пришло мне на ум сейчас, потому что, когда она поведала мне о своем страхе подвергнуться чужому суждению, она в очередной раз продемонстрировала тенденцию относиться к суждению как к страшилке, упуская из виду, что оно может быть и восхищенным.

Школьные оценки – суждение, это касается как двойки, так и пятерки. Оправдание – такое же суждение, как и порицание. Восхищение предметом искусства – такое же суждение, как и негативный отзыв.

У меня складывается впечатление, что мы неправильно воспринимаем слово суждение и из-за этого ужасно его боимся. Факт, что нас не учат относиться к нему адекватно, делает ему плохую рекламу.

Опыт показывает: мои молодые взрослые родились в очень сомнительных семьях. Алессандро часто говорил мне, что дома ни мать, ни отец никогда не оказывали на него давления, каким он должен быть или чего они от него ожидают. Такова же и версия самих родителей: они не понимают, почему их сыновья и дочери терзаются от неуверенности в себе, а то и впадают в тревожное расстройство, поскольку уверены, будто всегда транслировали детям мысль, что они хороши такие, какие есть, и им не нужно ни в малейшей степени ни меняться, ни становиться лучше.

Думаю, в этом и заключается суть проблемы – не возлагать ожиданий на человека, с которым мы связаны. Это в лучшем случае невозможно, а в худшем – контрпродуктивно.

Невозможно вот почему. Заявляя, что нет никаких ожиданий по отношению к человеку, вы – пусть и из лучших побуждений – говорите неправду. Речь может идти лишь о том, что вы держите их под контролем, не озвучиваете. Сами ожидания есть. Они живут в вас в скрытой и непроявленной форме. Мало того, функция суждения в этом случае не отключается, суждение начинает существовать в вас подспудно. Вы дышите им, оно проходит через вашу кровь, попадает в еду и напитки. Оно проявляется во взгляде, в словах, которые не высказаны, в том, что вы не высказываете своего мнения, тогда как это средство получше узнать друг друга, а также в тоне на пол-октавы выше необходимого, когда вы делаете комплимент, в искренность которого до конца не верите.

Алессандро говорит мне, что не понимает, почему не дает себе сближаться с другими и в чем причина его дискомфорта. В семье его не судили и не отвергали, и его недоумение и растерянность понятны. Он считает, что мать и отец с их доброжелательным воспитанием вроде бы привели в мир парня, обладающего твердой самооценкой, достаточно уверенного