Мне ужасно хочется взглянуть на стопку фотографий в задней части сейфа, но сейчас не время. Фотографии Виктора, Вики и меня, когда мы были детьми, очень дороги мне, лежащие рядом с драгоценностями моей матери и старым бумажником Виктора. Фотографий моей матери не существует. Все, что у меня осталось от нее, — отрывочные воспоминания о ее улыбке. В отличие от бумажника моего брата, который я иногда могу поднести к носу и вдохнуть запах одеколона, оставшийся на нем. Воспоминания о Викторе обрели четкость и до сих пор сохранились в моем сознании. Черт, как же я скучаю по своему брату.

Я осознаю, что замер на месте, желая дотронуться до бумажника. Подавляю стон и быстро закрываю сейф. Повернувшись к Олегу, замечаю, как сок от яблока стекает по его щетинистому подбородку и капает на рубашку. Меня передергивает от желания схватить его за толстую глотку и выволочь из моего чистого кабинета. Вместо этого берусь за страницу из отцовской книги и игнорирую то, что вызывает у меня отвращение. Хватаю сумку с деньгами, ставлю к его ногам, а затем расстегиваю свой пиджак. Быстрым рывком снимаю его с себя и вешаю на крючок в углу.

Я на взводе после того, как увидел бумажник Виктора.

Это постоянное напоминание о том, что его больше нет.

Ярость на мою сестру воспламеняет мою душу. Мне хочется потянуть за галстук и ослабить его, но я отказываюсь проявлять слабость, даже перед мужчиной, который не заметил бы этот порыв воочию. Я упираю руки в бока и располагаюсь за своим столом, слегка расставив ноги. Жилет, который на мне надет, плотно облегает мою накрахмаленную белую рубашку. Мне неловко, и я понимаю, что, должно быть, провожу слишком много времени в тренажерном зале, тренируясь со Степаном. Я перерастаю свою чертову одежду.

— Женщины? — спрашиваю я.

Олег засовывает один из своих грязных пальцев в рот и слизывает остатки сока. Не сводя глаз с его руки, я позволяю себе на мгновение выказать свое отвращение. Поджимаю губы и качаю головой. Чертовски отвратительно. Как отец мирился с этим десятилетиями, выше моего понимания.

— Ну что ж, — говорит он, как только убеждается, что «чист». — У меня в грузовике пятнадцать штук. Грязные, черт возьми, но Юрию они такие и нравятся. Чем грязнее, тем лучше. Некоторым из этих сук даже нравится унижаться. — Олег хватается за свою промежность и непристойно улыбается мне.

— Они не для этого нам нужны, — рявкаю я. — Они должны быть здоровыми и податливыми.

— Деньги?

— Ты же знаешь, они в сумке.

Олег хмыкает и поднимает руку, как будто собирается швырнуть остатки яблока через всю комнату в мою мусорную корзину. Только через мое чертово тело.

Прежде чем я успеваю открыть рот, чтобы пригрозить ему, внезапно встречаюсь взглядом с парой ледяных голубых глаз, наблюдающих за мной из темного угла моего кабинета.

Маленькая Ирина.

Я настолько ошеломлен ее внезапным появлением, что позволяю этому придурку швырнуть — и промахнуться, если уж на то пошло — остатки фрукта в мою мусорную корзину. Он хмыкает и встает, чтобы поднять мусор. Я не могу отвести взгляд от маленькой девочки, прячущейся в моем офисе и наблюдающей за моим бизнесом так, словно это ее данное богом право.

Ирина сидит с ровной спиной, одетая в простое приталенное черное платье. Ее шелковистые светлые волосы выпрямлены и ниспадают на округлости грудей. Благодаря черной повязке на голове, ее волосы убраны с глаз. Постороннему человеку она показалась бы обычной девушкой, едва ли не женщиной.

Но обычные девушки не шпионят за русскими мафиози без страха в глазах.

Нет, в ее голубом взгляде танцует вызов. Вызов, который, на мгновение, устремляется прямо в мой член. Он дергается, и я заставляю себя отвести взгляд от ее упругих, припухших губ. Губы, которые я бы откусил к чертовой матери. Я бы взял ее шелковистые волосы и крепко обернул их вокруг ее стройной шеи. Смотрел бы, как ее глаза наполняются слезами. Я бы поставил девушку на грань смерти только для того, чтобы пробудить и показать, насколько она на самом деле жива.

— Будешь осматривать товар? — спрашивает Олег, отрывая меня от прекрасных видений, на которых я бы предпочел задержаться. Его взгляд скользит в угол, и он присвистывает: — Ну, будь я проклят, парень. Это та, на которой ты женишься? — Он машет рукой, слишком дружелюбно для торговца оружием, подзывая ее к себе. — Иди сюда, хорошенькая малышка. Представься дяде Олегу.

Я стискиваю зубы и сердито смотрю на Ирину. Я знал, что дамы Волковы приедут сегодня, но, конечно, не ожидал увидеть ни одну из них до ужина. Держать ее здесь окажется для меня сложнее, чем первоначально я думал. Возможно, вид шлюх в грузовике улучшит состояние моего члена. Было бы также неплохо поставить мою маленькую Тень на ее место. Теперь, когда сестры Волковы здесь, они уже не управляют делами своей семьи так, как раньше.

Они всего лишь пешки.

Без сомнения, великолепные, но все же пешки.

— Иди сюда, — рявкаю я и щелкаю пальцами, указывая на ковер передо мной.

Щеки Ирины вспыхивают, но она подчиняется. Это действительно возбуждает мой член. Передо мной вспыхивают образы ее, стоящей на коленях. Ее светлые локоны путаются в моем кулаке, когда я трахаю членом ее прелестный ротик. Медленно, как будто сама ее походка призвана соблазнить меня, девушка направляется ко мне. Я замечаю каждую деталь при ее движении. То, как она прикусывает свою полную нижнюю губу, которую я бы с удовольствием пососал. То, как ее шея слегка розовеет в моем присутствии. То, как ее маленькие сиськи подпрыгивают под платьем при каждом шаге.

Милая Ирина, ты слишком рано раскрыла свои карты.

Ты хочешь меня, но я не могу быть твоим, любовь моя.

Ирина останавливается передо мной и приподнимает голову. Ее ноздри раздуваются, когда она вдыхает мой запах. Это что-то делает с моими внутренностями. Побуждает низменные потребности. У меня возникает желание схватить ее за тонкое, без единой царапины горло и сжимать до тех пор, пока не останутся следы от моих пальцев на несколько дней.

Станут ли ее пухлые розовые губы синими?

Будет ли у нее перехватывать дыхание? Вцепится ли в мой жилет и расстегнет пуговицы?

Или она бы стонала, извивалась и раздвигала для меня ноги?

Примет ли меня милая Ирина, сорвется ли с ее губ мое имя, которые больше не будут ощущать вкуса воздуха?

Мой член невероятно тверд, и я не осознаю, что поражен,