Сжав губы и рукоять меча, Боброк покачал головой. Князь дёрнулся, как взнузданный конь, сердито нахмурился, заходил желваками и одним махом водрузил на голову шлем.

— Сам поскачу!

— Стоять!

Владимир Андреевич почувствовал, как натягивается и превращается в кокон его собственный плащ, а стальные глаза Боброка-Волынского приближаются вплотную к лицу.

— Не сметь! Не время ещё… — приказал воевода.

— А когда будет время? — запальчиво воскликнул Владимир Андреевич, безуспешно пытаясь вырваться из стальных объятий Дмитрия Михайловича.

— Когда ветер переменится.

Боброк оттолкнул серпуховского князя, потерявшего равновесие и позорно приземлившегося на пятую точку.

— Что? Какой ветер⁈

— Гонец от Дмитрия Ивановича, ратник чернецкого полка повеление передал, — глядя в глаза князя, пробасил воевода, — пока ветер в лицо дует, с места не двигаться! Ждать!

— Надо ждать ветра???…

Князь так и остался сидеть на земле, а его лицо превратилось из ожесточенно-презрительного в изумленное, выражая всего одну невысказанную мысль: «Да ты ополоумел, Боброк!»

Воевода заскрежетал зубами. Он сам не понимал, почему слова, сказанные чернецким витязем, породили в нём непоборимую веру в то, что надо действовать так, и не иначе. Чувствовал старый воин свою правоту, но пояснить не мог, поэтому отвернулся, направив взор туда, где совсем недавно реял княжеский стяг, а сейчас кружилась вороньём вражеская кавалерия.

* * *

— Это не он! — крикнул спешившийся чернец, сняв княжеский шлем с убитого Михаила Бренка. — То не князь, а боярин ближний…

— Где ж его искать? — привстав на стременах, и оглядываясь окрест, задал вопрос второй.

— Везде, — ощерился третий, самый рослый и широкоплечий. — Ты — к Непрядве, ты — к Дубяку, а я поскачу к Смолке. Всё перевернуть! Из-под земли достать!..

* * *

С трудом затащив князя под поваленную березу, укрыв щитом и поверх ветками, Ивашка наконец-то перевел дух и огляделся. Жидкая роща, неудобная для плотно построенного войска, стала прибежищем для раненых и увечных. Сюда бежали, ковыляли и ползли искалеченные из обоих войск, спасаясь от смертоносных копыт кавалерии. Располагаясь под желтеющими кронами, они тут же перевязывали себя и врачевали друг друга, вытаскивали из ран наконечники стрел и даже вправляли вывихнутые суставы. Стон над рощей стоял великий, однако здесь, на поросшем белобрысыми деревьями пятачке земли, воины противостоящих армий не убивали друг друга, возможно, от изнеможения, а может просто соблюдая некую негласную договоренность.

Не увидев прямой угрозы, Ивашка присел и расслабился, прильнув головой к стволу дерева, приводя в порядок мысли и соображая, что делать далее, кого звать на помощь и кого искать, не подозревая, что его самого найдут гораздо быстрее.

* * *

— А ну стой! Тпррру! — раздался над головой властный, незнакомый голос, — вот тот мальчонка, что к руке княжеской допущен был!

Ивашка открыл глаза и с облегчением увидел знакомые чернецкие схимы, суровые лица воинов и настороженные, заинтересованные взгляды.

— Ну, слава Богу! — прошептал он, — свои…

— Слава святой Троице, и Отцу, и Сыну, и Святому духу, — перекрестился самый старший из ратников с окладистой, будто серебряной бородой. Его орлиный нос затмевал остальные черты лица. — Не знаешь ли, отроче, как найти господина нашего Дмитрия Ивановича? Ты вроде как при нем был. У нас до него дело срочное. Андрей я, десятник сторожей троицких.

— Да вот же, — Ивашка вытянул руку в сторону упавшей березы, но в тот же миг, как обухом по голове, ударило предостережение преподобного Сергия, с которым он и Юрко проделали такой длинный и опасный путь: «Убийца — средь самых близких…»

— Где? — прищурил глаза Андрей, оглядывая место, а писарь мысленно похвалил себя за хорошо сделанную работу — среди густых ветвей из-под толстого комля князь не был виден абсолютно.

— Вот туда, — не изменяя положение руки, Ивашка кивнул головой, — князь поскакал с белозерцами в ту сторону.

— А ты?

— Свою лошадь князю отдал. Его скакуна убили.

— Молодец, — одобрительно кивнул монах, — сам здесь не задерживайся, уходи, бо мамаевы пешцы в любую минуту нагрянуть могут, держать их боле некому… — он вздохнул, и лицо его болезненно передёрнулось. — Мы всех наших собираем, кто остался, дабы в полон не попали. Александр, останься с ранеными! Выводи всех, кого можно. Живых нельзя отдать на поругание, а мёртвые сраму не имут! Пошли!

Крошечный отряд сорвался с места, и в душе Ивашки противно заскребли кошки. Оставшийся с ним чернец поспешил на стоны, а писарь бросился к князю, откинул ветки, схватился за плечи, пытаясь растормошить, привести его в чувство. Бесполезно…

«Пешцы мамаевы… с минуты на минуту!» — набатом стучали мысли в голове. Всё тяжелое — долой: шлем, доспех, наручи и поножи. Теперь будет легче. Приспособив княжеский плащ, как волокушу, Ивашка затаил дыхание, поднатужился, сдвинул тяжелый груз с места. Главное — не останавливаться, дойти до Непрядвы, а там наши… Переправа… Или то и другое… Среди раненых, тяжело ковыляющих подальше от сечи, он со своей волокушей никак не выделится, а значит, есть шанс…

— Стоять! Кто таков? — голос со спины раздался настолько неожиданно, что Ивашка содрогнулся всем телом и так резко развернулся, что не удержался на ногах, постыдно плюхнувшись на землю и глянув исподлобья на выросшего, как из-под земли, всадника. «Странно, — подумал писарь, — зачем Андрей вернул еще одного чернеца, и почему он спрашивает, будто первый раз меня видит?»

— Иван, посадский, из обители Троицкой, — буркнул писарь, поднимаясь на ноги.

— А это кто?

— Десятник наш… белозерский…

— Десятник, говоришь?

Всадник глянул на шёлк роскошно вышитой княжеской сорочицы, и на его лице отразилось победное торжество дикого зверя. Писарь понял, как сильно обмишурился, сняв с князя зерцальный доспех. Перехватив злобный взгляд вопрошающего, он смекнул, что тот понял, кто перед ним. Душа ушла в пятки, а оттуда поднялось новое, неведомое до сих пор чувство безразличной, холодной злости. Аккуратно, медленно встав и нагнувшись, будто бы поправить обувку, писарь, стараясь не делать лишних движений, выхватил из княжеских ножен меч и тут же коротко ткнул в коня. Испуганная скотинка шарахнулась в сторону, взвилась на дыбы, едва не скинув седока, чудом удержавшегося в седле, сделала еще несколько прыжков и наконец притихла, осажденная опытным наездником.

— Ах вот ты какой, Иван посадский! — хмыкнул чернец, опуская своё копьё и легко трогая бока фыркающей лошади. — Тогда молись, отроче!..

Ивашка, встав между всадником и князем, пошире расставил ноги. Выставив перед собой оружие и понимая, что жизни ему осталось на один удар, он прошептал молитву своему ангелу-хранителю: «Ангеле божий, хранитель светлый, прилежно молю тя. Ты меня днесь просвети и от всякого зла сохрани,