Крейг продолжал:

– Ей нравилось быть самой талантливой сотрудницей. Может, она понимала, что руководство – это не ее. Ей бы не хотелось оказаться на втором месте.

– А ее семья? – спросила Вера. – Она местная?

Он оторвался от еды.

– Да, родилась и выросла в Нортумберленде. Поступила в университет на юге, но остальное время находилась здесь.

– Родители еще живы?

«Может, Дженни посвящала их в свои дела, если они рядом. Может, Ханна могла пожить у них».

– Нет, – ответил он. – Она никогда об этом не говорила, но моя жена увлекается историей этих мест и наткнулась на рассказ о них в старом выпуске «Хексем Курант». Отец Дженни был адвокатом и, похоже, обманывал клиентов. Он покончил с собой прежде, чем дело дошло до суда. Мать протянула еще несколько лет, но сильно изменилась. Не вынесла стыда. Кажется, она жила в доме престарелых где-то на побережье. Умерла лет десять назад. Помню, Дженни ездила на похороны.

«Еще одна женщина с придурком-отцом», – подумала Вера. Может, у них с Дженни все же было что-то общее.

На обратном пути к вокзалу, продираясь через толпу людей, собравшихся на ярмарку на широких улицах, Вера услышала, как запищал телефон, сигнализируя об СМС. Она никогда не понимала этого. Почему не позвонить и не оставить сообщение на голосовой почте? Ей нужны были очки, но она была слишком неорганизованной и тщеславной, чтобы пойти к окулисту. На улице слишком много людей, можно даже не пытаться прочесть. Ее бы задавили пожилые фермеры и дамы, идущие навстречу. Добравшись до офиса, она сделала себе кофе, прежде чем посмотреть в телефон. Сообщение было от Саймона Элиота. Конечно, так ведь общается молодежь. «Подруга Дженни Энн только что вернулась из отпуска. Будет рада с вами поговорить». И номер телефона.

Она как раз собиралась позвонить Энн Мейсон, когда раздался звонок по городскому телефону. Это Холли, она только что вернулась с Ханной из морга. Говорила каким-то драматичным шепотом:

– Можно я с ней останусь, босс? Она в жутком состоянии. Она ведь еще ребенок.

Это что, обвинение? Как будто Вера какое-то бессердечное животное, не смогла лучше позаботиться о девочке.

– Конечно, если она хочет, чтобы ты осталась.

– Она так подавлена, непонятно, чего она хочет, но она спросила, могу ли я побыть рядом.

– Ну, отлично. Посмотри, может, удастся ее разговорить. Пока что все, что мы знаем о Дженни Листер, – это то, что она была чем-то средним между матерью Терезой и Ганди. И личной жизни как будто бы не больше, чем у них.

– Да, – ответила Холли с энтузиазмом, радуясь заданию. – Муж ушел, когда Ханна была маленькой. Невозможно, чтобы с тех пор у нее не было мужчин. Ведь столько лет прошло.

Похоже, Холли не поняла, что ее слова прозвучали немного жестоко, но Вера ничего не сказала. В ее жизни никогда не было мужчины. Что бы Холли подумала об этом?

Энн Мейсон жила на склоне холма, с которого открывался вид на долину, где вдоль ручья расположилась деревня Барнард-Бридж, в доме, построенном в старом здании амбара. Вере не очень нравились такие преобразования – дом в итоге получался массивным, с высокой крышей и гулким эхом. Такая архитектура напоминала Вере церковь, да и где в таком доме хранить все барахло? Чердака-то нет. Вера увидела дом Энн, выехав на узкую улицу, ответвлявшуюся от главной дороги в паре миль за деревней. Улица какое-то время вела вдоль Тайна, и за деревьями ничего не было видно. Затем машина выехала на открытую местность, и Вера снова увидела дом. От окон, заменивших широкие двери амбара, отражалось белесоватое солнце.

Энн Мейсон не была похожа на женщину, у которой собирается много барахла. Худощавая, приятная, с маленькими руками и аккуратной короткой стрижкой на седых волосах. На ней все еще были надеты хлопковые брюки и прогулочные сапоги, в которых она была в поездке.

Они сели на стильные скандинавские кресла, и им открылся вид на долину.

– Когда Саймон нам позвонил, мы ехали по трассе А1. Поверить не могу. Чтобы Дженни…

На полированном деревянном полу рядом с дверью стоял рюкзак. Она периодически на него посматривала, и Вера поняла, что, несмотря на гибель подруги, ей было некомфортно от того, что она не могла сразу же заняться распаковкой. Она явно была из тех женщин, которые терпеть не могут неопрятность, незаконченность в делах. Вера вдруг вспомнила фразу из отчета по делу Элиаса Джонса: «Майкл ненавидит бардак». Значит, они с Дженни не были на одной волне. В ее доме царил уютный беспорядок, и она не стала бы волноваться, оставив в раковине пару грязных тарелок перед уходом на работу.

– Где сейчас ваш муж? – спросила Вера. Если они ездили в отпуск втроем, возможно, он тоже может сказать что-то полезное.

– Он поехал в питомник, забрать собаку. – Энн улыбнулась, как будто извиняясь. – У нас нет детей. Собака – наш ребенок.

Нижний этаж дома – свободной планировки, без стен. С одного конца стояла большая печь, отапливаемая дровами, а с другого – кухня из черного гранита и стали.

– Чем он зарабатывает на жизнь?

«Это место явно куплено не на зарплату учительницы».

– Он архитектор. Это был его проект.

Она снова улыбнулась, ожидая комплимента.

– Прелестно, – ответила Вера, не пытаясь сделать вид, что говорит искренне. – Итак, что вы можете рассказать мне о Дженни Листер? Я так поняла, вы были близкими подругами.

– Очень близкими. Мы познакомились лет десять назад. Я преподавала в начальной школе Ханны – и все еще работаю там, на свою беду. Дженни вступила в родительский комитет. Мы вместе возвращались в деревню после встреч, стали по дороге заезжать в паб и обнаружили, что у нас много общих интересов: фильмы, театр, книги. Так мы и подружились.

– Как часто вы встречались?

– Как минимум раз в неделю. Среда – наш день. Мы обе были так заняты, что проще было выделить для встреч один свободный вечер. Иногда мы ходили куда-нибудь – например, мы всегда посещаем спектакли Королевской шекспировской труппы, когда они приезжают в Ньюкасл. Иногда нам нравилось что-нибудь в «Сейдже». Недавно мы пошли на шестинедельный курс фламенко для начинающих, очень весело, хотя у Дженни получалось намного лучше, чем у меня. Но обычно мы проводили время вместе в деревне. Ужинали у меня или у нее. Летом гуляли, если погода хорошая.

Энн вдруг словно ошеломило. Вера чувствовала, что она подумала о том, что больше не будет этих совместных вечеров по средам. Нечего предвкушать, нечем разнообразить неделю. Затем она, конечно, почувствовала вину за такую эгоистичную мысль. Вере всегда казалось, что чувство вины переоценивают.

– Она говорила с вами об убийстве Элиаса Джонса?

– Без подробностей. Она была настоящим профессионалом. Когда происходила вся эта шумиха – обвинения соцработников в прессе, – я видела, что ей тяжело. Однажды я спросила ее, почему она этим занимается. Ну, учитель – тоже не самая простая работа, но в соцслужбу пойдет только ненормальный. На тебя сыплются все шишки, и никакой похвалы. – Энн замолчала, глядя в огромное стеклянное окно в сторону деревни. – Дженни просто сказала, что ей это нравится. Что это единственное, что у нее хорошо получается. Но это, конечно, неправда – у нее многое получалось хорошо. Она была потрясающей матерью. – Снова пауза. – И замечательным другом.