Шрифт:
Закладка:
– Мэри, это кошка. Она молодая и подвижная. Не обижайтесь, но я думаю, что она лучше умеет лазать по деревьям, чем вы.
– Она орет уже целый час.
– Мы можем вызвать пожарных, чтобы ее спасти? Вроде бы они этим занимаются.
– Нет, в нынешние времена действует режим строгой экономии.
Трещит ветка, Мэри издает негромкий крик и падает примерно на фут[17] вниз.
– Боже, Мэри, нам нужно спустить вас вниз. Кто будет кормить животных, если вы сломаете ногу?
– Со мной все в порядке. Если я смогу встать на эту ветку…
– Пожалуйста, не делайте этого.
Я испытываю невероятно теплые чувства к этой женщине и облегчение от того, что деньги Пегги помогут нам продолжить работу. Так от них будет гораздо больше пользы, чем продолжать тратить их на поддержание жизни в человеке, который не приходит в сознание. Независимо от того, что хотела (или думала, что хотела) бабушка Пегги.
Опять шуршит сверху, и я вижу, как маленькая мордочка Глицинии смотрит на меня. На земле стоит коробка с сухим кошачьим кормом. Предположительно Мэри принесла ее, чтобы попытаться заставить Глицинию спуститься вниз. Я слегка трясу коробку, Глициния меняет положение и начинает спускаться хвостом вперед по стволу дерева. Получается не особо грациозно, но, по крайней мере, она спускается вниз. Кошка приближается к Мэри, затем останавливается и осматривает ветку, на которой качается сорока, посматривая на Глицинию. Похоже, сорока намеренно дразнит кошку.
– Мэри, вы можете ее схватить? – спрашиваю я. – Глупышка собирается ловить птицу, которая ее дразнит.
Мэри чуть меняет положение, тянется вверх, и ей удается схватить Глицинию. Она бесцеремонно тянет кошку вниз, а потом швыряет на меня. Я ловлю ее и говорю:
– Ради всего святого, Глициния, ты же чуть не убила Мэри!
Я помогаю Мэри спуститься. Она тяжелее, чем кажется.
– Спасибо, – благодарит она. – Давно я не лазала по деревьям, но потренироваться было неплохо.
– Правда?
Пегги было под восемьдесят, когда она лазила под крышу, чтобы прочистить водосточные желоба в Красном доме, настаивая на том, что способна все сделать сама. Я не горю желанием этим заниматься даже в двадцать пять. Я выгляжу жалко в сравнении с этими крепкими женщинами.
Я предлагаю Мэри присесть, отдохнуть и чего-нибудь выпить, но она и слышать об этом не хочет. Она готовит еду для животных, я снимаю Энгельберта и других свиней, занимающихся своими делами. Я жалею, что не сняла Мэри на дереве, ведь это показало бы, как мы преданы делу, но ей это не понравилось бы. Она даже не смеется над случившимся. Для нее это нормальное поведение.
– Я понимаю, что ты не специально не узнала Верити Синглтон, – говорит Мэри. – Но дело в том, что у нас ужасное финансовое положение.
– Мне нужно кое-что с вами обсудить.
Я сижу на тюке сена, и Глициния прыгает мне на колени, она совсем не раскаивается.
– Давай, – отвечает Мэри, потирая лодыжку, а я задумываюсь, не повредила ли она ногу, спускаясь с дерева. Я даже не утруждаю себя вопросом, потому что Мэри в любом случае не признается.
– У меня умерла бабушка, и она оставила мне немного денег, – сообщаю я. – Может потребоваться какое-то время для вступления в наследство, но я хочу отдать часть на содержание приюта.
– Мне очень жаль, что ты потеряла бабушку, – говорит Мэри. – Почему ты мне не сказала?
Я пожимаю плечами.
– У вас и так полно забот.
– Но ты не можешь взять и отдать свое наследство.
– Не все, только часть, то, что нужно, чтобы сейчас вытянуть нас из ямы.
Мэри наклоняется ко мне и обнимает. Я никогда не видела ничего подобного. Я с ужасом понимаю, что она плачет, и отстраняюсь от нее до того, как расплачусь сама.
Глава 12
У меня в кухне очень холодно, здесь сквозняк, холод проникает сквозь старые окна и в щель под дверью. Я снова надеваю куртку, сажусь за стол и открываю ноутбук. Я помню, что у бабушки Пегги был дверной уплотнитель от сквозняка в виде таксы. Она выглядела очень грустной от того, что ей приходилось лежать на полу у холодной двери. Мне всегда было ее жаль, я забирала к себе и позволяла спать на диване, несмотря на то, что это раздражало Пегги. Она так хорошо ко мне относилась…
Я захожу в Фейсбук и провожу некоторое время на странице приюта для животных, отвечаю на несколько комментариев. Я не чувствую обычного беспокойства, когда смотрю на фотографии и видео животных. У нас все будет в порядке. Скоро у меня будут деньги.
Я достаю телефон и нахожу видео с Энгельбертом, принимающим грязевую ванну. Получилось идеально. Я выкладываю его на Фейсбуке, и он сразу же получает кучу лайков. Затем я вспоминаю, как пару недель назад снимала Глицинию, ползающую по тюкам сена. У нее и на них-то плохо получалось взбираться, ей не следовало даже пытаться лезть на вишню. Я прокручиваю видео в поисках нужного, и вдруг словно получаю удар под дых. Я забыла, что снимала Джозефа, когда навещала его в доме инвалидов.
Мой палец зависает над иконкой «удалить». Какой смысл хранить эту запись? Но затем я решаю один разок ее посмотреть. Выглядел Джозеф ужасно. Это убедит меня в том, что я все делаю правильно, позволяя ему умереть.
Я запускаю видео. Джозеф лежит, отклонив голову назад, взгляд блуждающий, кожа влажная и серая. На заднем фоне звучит мой голос, я болтаю о всяких безобидных вещах, которые я посчитала самыми подходящими для такого разговора.
Я смотрю на Джозефа с предельной сосредоточенностью, так, как обычно смотрю на людей, даже задумываясь об этом. Мне приходится так делать, чтобы у меня появился хоть какой-то шанс понять, кто они.
Я выпрямляюсь. Я заметила кое-что странное.
Я включаю звук на телефоне на максимум, несмотря на то что мой собственный голос напоминает мне скрежет ногтей по школьной доске.
Я смотрю видео от начала и до конца три раза подряд. С каждым просмотром все становится понятнее.
Глаза Джозефа, как и всегда, бегают из стороны в сторону, но иногда они чуть приподнимаются вверх. Это происходит, когда я упоминаю змей. Каждый раз. Джозеф обожал своих змей. Это не может быть совпадением. Но как такое может быть? Он же без сознания.
Я снова смотрю видео. Я упоминаю змей раз десять, и каждый раз его глаза реагируют. Мой мозг гудит, пытаясь с этим разобраться. Насколько вероятно, что это просто
