class="p1">Она отпускает меня.

– Просто с этой прической ты выглядишь бледной, вот и все.

Я не отвечаю.

– Как ты себя чувствуешь?

Делла всегда была одержима моими чувствами. В детстве меня постоянно внимательно рассматривали и оценивали. Из-за этого жизнь казалась мне работой, на которой я все время нахожусь под неусыпным контролем. Если я вела себя как-то не так или испытывала неправильные эмоции, то знала, к каким выводам они придут – или я так испорчена, что меня уже не исправить, или еще хуже – я такая же, как мой брат. Грегори и Делла никогда не хотели иметь детей и уж точно не хотели такого ребенка, как я.

– Со мной все в порядке, – отвечаю я.

– Расстраиваться – это нормально, Ева. Здесь ты можешь демонстрировать свои эмоции.

Меня здесь осудят, если я продемонстрирую не те эмоции, но также осудят и если я не продемонстрирую никаких. Я понимаю, что допустила ошибку. Я думала, что хочу с ними помириться. Может, даже надеялась на близость в будущем. Но я уже веду себя неправильно. Не реагирую так, как надо.

– Как вы оба? – спрашиваю я. – Никто не дежурит рядом с домом, пытаясь сделать фотографии?

– Нет, – отвечает Делла. – Не пора ли тебе уже перестать от всех скрываться? Наверняка такая жизнь тебя изматывает. Я вижу это по твоему лицу. Я уверена, что мы уже успели наскучить миру.

Я сглатываю, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, готовые пролиться. Она права. Я измотана. Но миру мы не наскучили. Убийца в вегетативном состоянии, его младшая сестра, которая пряталась со змеями, – даже спустя столько лет это продолжает увлекать людей. И возможное существование скрытого уровня в игре всегда вызывало безумные споры и рассуждения в социальных сетях, и они только усилились после объявления награды. Но Делла гордится тем, что не ведет социальные сети и ничего в них не читает.

Я стою рядом с посудомоечной машиной и чувствую себя неловко. Никто не предлагает мне присесть. Я не знаю, о чем говорить. Нам нужно решить, будем ли мы убивать Джозефа, но кажется, что еще рано приступать к обсуждению этого вопроса. У меня никогда не получалось вести разговоры. Не знаю, объясняется ли это лицевой слепотой или и без нее от меня не было бы никакого толку.

Делла возвращается к своему батату, но режет его так агрессивно, что я представляю, как она отрезает себе палец.

– Нужно организовывать похороны, – в конце концов говорит она. – И конечно, твой дядя взвалил все это на меня.

– Я могу помочь, если хочешь, – предлагаю я.

– О боже, нет, в этом нет необходимости.

– Что вы обсуждали перед моим приездом? – спрашиваю я.

– Ничего, – отвечает Грегори. – Мне нужно посоветоваться со своим адвокатом перед тем, как обсуждать этот вопрос.

– Завещание бабушки?

Грегори и Делла переглядываются, наконец Делла кладет нож на стол.

– У нее была старческая деменция, – объявляет Грегори. – Она совершенно выжила из ума. Завещание не имеет силы. Мне нужно отправить ответное письмо адвокату и договориться о встрече.

– У нее не было никакой деменции, – говорю я. – Что в завещании? Она оставила все приюту для кошек?

У меня такое ощущение, будто внутри у Грегори что-то вспыхивает. Он смотрит на меня с яростью и орет:

– Я не знаю, почему ты спрашиваешь, Ева. Я уверен, что ты знаешь о содержании завещания.

– Что ты имеешь в виду? Сядь и объясни мне, что происходит.

Конечно, Грегори и не думает садиться.

– Я удивлен, что ты вообще хочешь тот дом, – говорит он. – Ты же понимаешь, что не сможешь его продать. Он будет камнем на твоей шее. Никому не нужен дом, в котором были совершены убийства, да еще и постепенно погружающийся в болото.

Я злюсь.

– Я на самом деле не понимаю, о чем ты говоришь, черт побери. Почему бы тебе просто не объяснить мне, о чем речь?

Делла с грохотом захлопывает дверцу шкафчика.

– Нас только что уведомили. У нас не было времени переварить эту информацию, – заявляет она.

Грегори склоняется над столом, опираясь ладонями на столешницу из массива сосны.

– В завещании говорится, что ты получаешь Красный дом и все, что в нем есть. Похоже, Пегги считала, что ты будешь там жить вместе с кучей спасенных животных.

– Я? – Я представляю Красный дом, стоящий на острове в окружении кроваво-красного болота. – Я не хочу там жить.

– Вот видишь: все не так хорошо, как ты представляла, – замечает Грегори.

– Я вообще ничего не представляла! Она не обсуждала это со мной.

Я задумываюсь, не планировала ли она это сделать в тот вечер, когда я от нее отмахнулась и заставила замолчать.

– А деньги она оставила в трастовом фонде для Джозефа, и ни у кого из нас нет к ним доступа, пока он жив.

– Но это, возможно, и не представляет проблемы, – подключается Делла. – Потому что нет смысла оставлять его в живых. Ты что-то получишь после смерти Джозефа, да, Грегори?

– Она оставила мне немного денег, – признается Грегори. – И да, я должен получить какие-то деньги после того, как Джозефа не станет.

Кажется, что злость из него уходит, он вздыхает и опирается о крепкий кухонный стол.

– Мы не можем убить его ради денег, – говорю я.

– Речь не об этом, – заявляет Грегори. – Это разумно, это благо для него. Он на протяжении долгих лет был занозой в заднице для нашей семьи, и пришла пора с этим покончить.

Она оставила его мне. Пегги оставила мне Красный дом. И именно поэтому Грегори и Делла так злятся на меня, хоть и очень стараются этого не показывать. Может, они и ненавидят этот дом, но он стоит много денег. Неправда, что его нельзя будет продать. Там участок земли, овчарни, у него есть своя история, а это может быть плюсом для некоторых людей. Люди бывают странные.

На мгновение я представляю свою жизнь, если переберусь туда. Смогла бы я примириться с этим местом? Нет. Я не хочу жить в Красном доме, который медленно погружается в окрашенное красным цветом болото. Я не хочу жить в доме, где убили мою семью.

* * *

Я иду прогуляться по лесу и оказываюсь на тропинке, по которой обычно ходила в школу, расположенную в другой части деревни. Меня пронзает вспышка воспоминаний, такая острая и холодная, словно в меня ткнули сосулькой. Моя первая встреча с Коди. Это должно было быть счастливым воспоминанием, но оно испорчено тем, что случилось позднее.

За лесом простиралось поле, на котором весной обычно расцветало