Шрифт:
Закладка:
Глаза у моей ведьмы крепко закрыты, пальцы сомкнуты на черенке помела; кажется, без сознания.
А Манюня уже совсем рядом, и кто ещё остался поблизости из пиратов или их подручных, с воплями разбегаются во все стороны.
Ресницы Бри вздрагивают, веки приоткрываются.
— И-ив?..
— Мяву-у! — орёт Рашпиль, запрыгивая на меня и впиваясь когтями всех четырёх лап.
— Р-рашпуля… к-котик мой… Ч-что п-происходит?..
— Мню, надлежит нам спуститься ко краю прибоя, волн белопенных граница... — начинает было ламия опять гекзаметром, но Рашпиль яростно шипит на неё, и та испуганно замолкает.
Манюня останавливается прямо под нами. Призрак старухи на крыльце машет нам.
— Спускайтесь, эй! Пока я ещё тут!..
Глаза у Бри делаются огромными, почти как у ламии.
— Б-бабушка?..
— Спускайтесь, — вновь приказывает привидение.
— Что тут творится? — беспомощно вопрошает Бри. — Почему мы тут?.. Что вообще случилось?..
Рашпиль предусмотрительно кусает меня за ногу.
— В битве великой повергнуто зло, под горой обитавшее, — вдруг вступает Талессис. — Мощные чары твой друг сотворил, и чудовище пало, пылью развеялось всё!..
Глаза Бри вспыхивают.
— Ты его прикончил? Этого, со щупальцами?.. — восхищённо вопрошает она меня.
Проклятье, Бри же ничего не помнит о последних мгновениях!.. О своём превращении, о «древней крови»…
Мы спускаемся.
— Манюня! — всхлипывает Бри. — И бабушка… но как же… но ты же…
— Ну да, померла, — ворчливо отвечает призрак. — С тобой, непутёвая, даже помереть спокойно нельзя! Думаешь, летать выучилась, так всё можно? Балда ты, внуча! Безголовая летучая девчонка, а не ведьма!..
— Ба, ну не брани меня… Ты же… я так рада… — она пытается обнять призрака, но, само собой, безуспешно.
Мы с Талессис, переглянувшись, пытаемся отступить в сторонку.
— А вы куда? — замечает нас старая ведьма. — Давайте, заходите все, хотя у внучки моей и не прибрано!.. Настало время вам кое-что объяснить...
Глава VII. Вороша былое
Избушка изнутри кажется куда просторнее, чем снаружи. И глаза подводят — кажется, что огромная белая печь вот тут, совсем рядом, протяни руку и коснёшься, ан нет. И шаг, и два, и три, а печка всё так же рядом. Как это у них, у ведьм, выходит — ума не приложу.
— А тебе, ламия, особое приглашение нужно? — призрак бабушки Бри в упор глядит на Талессис, и та как-то не слишком уверенно поджимает хвост. — Залезай. Тебя это тоже касается.
Манюня срывается с места, мчит на удивление ровным галопом, пол лишь слегка покачивается.
В избушке царит страшный беспорядок, если не сказать хаос. На столе в углу громоздится грязная посуда, два сундука раскрыты, из них выплёскивается настоящая волна каких-то юбок, платков, кофточек. На постели набросаны вперемешку инструменты, миски, ступка с пестиком, на полу большая бронзовая горелка, в устье печи громоздятся давно не чищенные котелки.
— Это вот что?! — грозно вопрошает у Бри призрак. — Это что, я тебя спрашиваю?!
Мы с ламией вновь переглядываемся. Я уже хочу напомнить явившейся с того света бабке, что у нас, вообще-то, только-только закончилась настоящая битва, в легкомысленной моей ведьмочке ожила, так её и эдак, «древняя кровь» — а старуха, да ещё и бестелесная, невесть как из гроба вставшая — Бри отчитывает за беспорядок?!
И я уже почти открываю рот, но ламия успевает сжать мне локоть.
— Что ты тут без меня натворить успела?! Говорю же, помереть спокойно не даёшь!
— Ба… — лепечет Бри. — Тут такое было… такое… Но… как же ты — сюда?
Призрак застывает прямо перед Бри, строго указывает на неё бесплотным пальцем.
— Я, внучка, конечно, померла. Так нам на роду написано. Но я и… не померла. Всего рассказать не могу, права не имею. Скажу только — у нас, ведьм, путь смертью не заканчивается. Ждёт нас дорога дальняя, на войну, на битву, по сравнению с которой всё, что здесь происходит, — так, ерунда. Нет! Не спрашивай. Ничего больше не скажу, слово нарушу. Но это тебе знать можно, это верховная ведьма тебе и так бы поведала. Кто у вас там теперь?
— Р-Ринрайт…
— А, толковая девочка была. Значит, доросла… А вот ты — нет! — грозно заканчивает призрак. — Избушку не прибирала! Не проминала, выездку ей не делала! Рашпиля не кормила! Кто так с фамильяром обращается, глупая твоя голова? «Мышей пусть ловит», да? Надо ж такое удумать! Драть тебя, внучка, некому!.. Я б выдрала, да, видишь, бестелесная тут теперь!..
— Тени могучей приказы тотчас исполнит Талессис! — мгновенно встревает ламия со своим гекзаметром.
Бри стоит, краснотой щёк напоминая варёную свёклу; глаза в пол, пальцы комкают платочек.
— Ба, но кот — он же и впрямь мышей ловить должен… — голос её дрожит.
— Мрряу-у! — громко возмущается Рашпиль.
— Вот именно! — подхватывает старушка-призрак. — Совершенно согласна, котик. Мышей хорошая ведьма сама выведет, оставит несколько котику для развлечения, потому что фамильяр — он ведьме зачем? Неужто и впрямь «мышей ловить»? Ты что, забыла?
Судя по закушенной нижней губке Бри, она-таки не забыла.
— Короче, внучка. Что там у вас под Чёрной горой случилось — то дело десятое…
— Как так?! — не выдерживаю я.
Старая ведьма-призрак вперяет в меня взгляд бесплотных глаз. Не пустых, а именно бесплотных; так-то они очень даже себе живые и выразительные.
— До этого дойдём, а сперва внучка моя непутёвая понять должна, что не так сделала. Настолько не так, что даже мне отпуск вышел, уму-разуму её в последний раз поучить!
Голова у меня шла кругом. Да и ноги, прямо скажу, подгибались. А у Бри, похоже, в избушке шаром покати, даже сухарей нет, и сама она вовсе не валится с ног, даром что только что едва не погибла в битве.
Пока призрак старой ведьмы распекает нерадивую внучку, ламия хозяйственно оглядывается, подбирается к печке, принимается греметь кастрюлями.
— Есть здесь вода, земляных есть и яблок немного; // Пламя в печи разожгу да поставлю котёл кипятиться!
— Вот! Стыдись, внучка, — ламия у тебя порядок наводит!..
— Да стыжусь я, стыжусь! — в отчаянии вопиёт Бри. — Ба, ну ба, ну как ты не понимаешь…
—
