Шрифт:
Закладка:
— Пол Хейнс, — надменно произнес он и отвернулся.
По лестнице впопыхах спустилась испуганная костюмерша.
— Пройдемте, пожалуйста, сэр!
Ну, эта хотя бы знает, с кем имеет дело. И ведет себя соответственно: услужливо, даже подобострастно. Видит бог, как только он приберет театр к рукам, сразу сменит весь штат. Распоясались! Швейцар первый получит расчет.
Он тяжело зашагал вслед за костюмершей, покачиваясь на ходу, как раскормленный индюк, и роняя пепел от сигары на пол. На пороге гримерки он остановился, широко расставив ноги и не потрудившись снять шляпу.
Она поправляла перед зеркалом волосы, но сразу же повернулась и сокрушенно воскликнула:
— Ах, сможете ли вы меня простить? Я заставила вас ждать! Эти несносные киношники не дают мне ни минуты покоя — опять заманивают в Голливуд и сулят баснословные гонорары. Да еще Люисгейм двадцать минут продержал меня на телефоне! — Она сделала небольшую паузу, чтобы ее слова успели отложиться в голове у посетителя, вполголоса бросила какое-то незначащее замечание костюмерше и вновь обратилась к нему: — Впрочем, к нашим делам это не относится. Прошу вас, садитесь… Здесь такой беспорядок, уж не обессудьте. Сами понимаете — пьеса так долго не сходит со сцены, сейчас наконец даем последние спектакли… Прежде всего я хочу вам сказать, что вчера посмотрела ваше новое ревю. Бесподобно, просто бесподобно! У меня нет слов. Давно не испытывала такого удовольствия. Какие девушки!.. Какая постановка!.. Вы гений, этим все сказано, другим до вас как до луны! — Она передернула плечами: жалкие потуги этих «других» могли вызвать одно лишь презрительное недоумение.
Он не пытался скрыть довольную улыбку. Значит, ей понравилось? Хм. И то сказать — Люисгейм ему в подметки не годится. Умная женщина, разбирается, что к чему. И выглядит сногсшибательно. Вот только украшений на ней маловато. Цепочка на шее — и все. Ему хотелось бы видеть ее в бриллиантах.
— Да, шоу удалось, — прогрохотал он, выпустив ей в лицо облако дыма.
Что значит воспитание: она даже рукой не взмахнула — разогнать дым.
— Ни один антрепренер в Лондоне не тратит на постановки больше денег, чем я, — продолжал он. — Второсортная дешевка, сляпанные кое-как декорации — я этого не признаю́.
Она сочувственно закивала, соглашаясь с каждым его словом.
— Не вложишь денег — не жди прибыли, — объявил он, — вот мое правило, и я от него ни на шаг не отступаю. Если мы с вами объединим силы, то поставим эту пьесу по высшему разряду, уж я об этом позабочусь. Не надо меня благодарить. — Он поднял вверх свою толстую ладонь. — Вы деловая женщина и сами прекрасно понимаете пользу от нашего сотрудничества. Можете не сомневаться, голубушка, успех вам обеспечен — и куча денег в придачу.
Она не сразу ответила. Напыщенный болван! Как он с ней говорит? Как с жалкой начинающей актриской, которой впервые выпал шанс пробиться! И в театре ровным счетом ничего не смыслит. Сумел подобрать знающих людей, благо денег у него куры не клюют, вот и весь секрет. Просто повезло, а окружение напропалую льстит ему, хотя ценит всего лишь его деньги… Она бессильно прислонилась к спинке кресла, сраженная его великодушием.
— Вы самый удивительный человек из всех, кого я знаю, — тихо проговорила она.
Он взглянул на нее, вынул изо рта сигару и подался к ней всем своим грузным телом.
— Сейчас я вам кое-что скажу, — начал он неспешно и внушительно, — и знайте: я мало кому это говорю, потому что угодить мне непросто. — Он секунду выждал, словно давая ей время приготовиться к ошеломительной новости. — Вы мне нравитесь, — изрек он наконец. — Очень нравитесь. Вы не ходите вокруг да около. Вы смотрите человеку прямо в лицо и говорите ему правду. Я сам за правду. Привык рубить сплеча. Если бы вы были мне несимпатичны, я бы юлить не стал. У меня из-за моей прямоты полно врагов, но я никого не боюсь. Пусть знают, чего им ждать. Говорят, будто нынче в большом ходу выражение «прямой, как Пол Хейнс». Так что если кому охота узнать правду о себе или о ком-нибудь еще, милости прошу ко мне!
— Ах, как я вам завидую, это такое драгоценное качество! — порывисто воскликнула она, прервав его тираду. — Редкостная сила духа, великолепное равнодушие к людскому мнению! Впрочем, их мнение, да и сами они — вся эта театральная братия — мало что значат, вы согласны? У меня почти нет друзей — вот только мои книги, моя дочурка. — С печальной улыбкой она повернулась к фотографии на гримировальном столике, заодно незаметным движением задвинув за коробку с пудрой снимок знаменитого боксера.
— Вы в своем роде уникум, дорогая, — продолжал толстяк, — иначе я бы здесь сейчас не сидел. У меня целый ворох идей насчет театра, думаю, они бы вас заинтересовали. Видите ли, я в некотором роде идеалист.
Какой же он надоедливый! Она украдкой взглянула на часы, словно бы невзначай прикрыв рукой глаза:
— Расскажите мне скорее все подробно!
— Я намерен в корне изменить нынешнее положение дел. Атмосферу в театре давно пора оздоровить! — гаркнул он. — И я буду не я, если не добьюсь этого. Я начал с собственных ревю и то же самое сделаю с театральными пьесами. Да будет вам известно: мои постановки самые безупречные в Англии! Пошлости я не потерплю. В новом ревю нет ни единой строчки, которая может вогнать зрителя в краску! Но это еще не все, моя цель куда серьезнее. Я решил положить конец безобразию, которое творится за кулисами. Хватит грязных интрижек, хватит тайных шашней в гримерках! Я не успокоюсь, пока не выведаю всю подноготную о частной жизни каждого актера и каждой актрисы, которые на меня работают. Я вымету из театра всю нечисть! Я человек влиятельный. И если обнаружу среди артистов кого-то с подмоченной репутацией, я постараюсь сделать все, чтобы путь на лондонскую сцену был ему закрыт!
Он отвалился на спинку кресла, утомленный собственным красноречием.
— Вы совершенно правы, — немедля согласилась она. — У меня не такой сильный характер, я на многое закрываю глаза. И мне всегда мешает мысль, что я могу навлечь на чью-то голову неприятности.
Довольный ее ответом, он вновь пустился в рассуждения:
— Я рад, что вы из тех немногих актрис, которые не запятнали свое имя разводом. Я знаю, вы овдовели, но даже если бы ваш супруг был жив-здоров, вы бы вряд ли дали ему повод… Кто-то мне рассказывал,
