Шрифт:
Закладка:
В десять с ко пейками тронулись в обратный путь. Андрейка сиял, как бляха солдатского ремня, надраенная пастой ГОИ[207]. Корбут тревожился по поводу желтого налёта, выступившего на крышке распредвала вездехода. Маштаков же впал в тягостное раздумье.
Вчерашний день ожидаемо умножил семейные проблемы. Визит тёщи к его родителям с предложением о квартирном обмене закончился бурей. Отец выставил Ксению Витальевну вон, тут других вариантов и не прогнозировалось. Куда прискорбней был сделанный батей вывод, что переговорщицу подослал его родной сынок. Короткий телефонный разговор закончился бросанием трубок с проклятьями: «Я больше тебя не знаю». Тёща весь вечер перед телевизором пунцовела маковым цветом. На своё умозаключение, высказанное дочери, но предназначавшееся для ушей зятя: «Теперь мне понятно, что с такой наследственностью ждать исправления бессмысленно», получила от Михи пару комплиментов. Танюха вступилась за оскорбленную (по её убеждению — абсолютно незаслуженно) маму и понеслась арба по кочкам…
Если бы не запланированная на раннее утро поездка в Крутово, Маштаков точно бы наканифолился, несмотря на то, что в карманах был голяк. Нашёл бы горючего, мир не без добрых людей. Спать себе он постелил на полу в кладовке. Откровенную демонстрацию мужа Татьяна не пресекла. Поднялся без будильника в шесть, свалил из дома в половине седьмого. Ксения Витальевна по своему обыкновению задавала храповицкого. Жена неумело притворялась спящей.
Обратный билет у тёщи был куплен на субботу, на одиннадцатичасовой автобус. То есть её присутствие придётся терпеть весь сегодняшний вечер. Миха отчётливо понимал, что такой героизм ему не по плечу. Выход напрашивался знакомый — вызвонить Вадика, закатиться с ним после работы в «Магнат», пообщаться, как в старые добрые времена. А дальше — по обстановке…
Отсрочив принципиальное решение вопросов брака и семьи на когда-нибудь, Миха стал прикидывать, как отреагировать на наезд Пшеничного. Мало действующих персонажей на сцене, так ещё эта тень из тёмного прошлого нарисовалась!
«Да идёт он лесом, хохляцкая морда! Кроме догадок, у него ничего нет. Вот именно! Но бандюкам, на службу к которым он поступил, доказуха-то и не нужна. Им достаточно внутренней убеждённости. О-ох, бляха, когда же чёрная полоса закончится? — задался Маштаков риторическим вопросом. — Львович обязательно спросит, чего мы с Пшеничным тёрли с такими добрыми лицами. Рассказать ему о наезде? Добропорядочный сотрудник именно так и должен поступить. Но тогда придётся или врать изощрённо, или выкладывать всё как на духу. Львовичу лапшу на уши не повесишь…»
— Михал Николаич, вроде стреляют на трассе? — вопросительно глянул на старшего опера Корбут.
— А?! — встрепенулся Маштаков, возвращаясь к реальности. — Где мы есть?!
Они проехали посёлок Нерехта и под острым углом приближались к деревне Соломинские Дворики, располагавшейся на автодороге Москва-Уфа. В косой линейке одноэтажных жилых домов выделялось здание стационарного поста ДПС, сложенное из красного кирпича, архитектурно напоминающее элемент декоративного крепостного укрепления. Со стороны поста раздалось два или три отрывистых выстрела, которым возразила автоматная очередь.
— Сначала «макаров», потом спецавтомат какой-то, — определил Корбут, в недавнем прошлом офицер-миномётчик, попавший под сокращение вооружённых сил.
— А город подумал — ученья идут? — приник к лобовому стеклу Миха.
— Лях его знает, первый раз такая байда.
— Притопи, Романыч.
Участковый притопил, и минуту спустя они подлетали к перекрестку, на котором белым днём в двухтысячном году в центре России шёл самый настоящий бой!
При подъезде на их полосе движения обнаружился «гибэдэдэшник» в полном обмундировании, застывший в неестественной позе. Из-под него расползлась алая жидкая лужица. Оконные проёмы расстрелянной фортеции скалились сабельно-острыми осколками стекла. В липецкой кладке зияли щербины пулевых попаданий. Бетонная отмостка по фасаду сооружения была обсыпана коричневой кирпичной крошкой вперемешку с битым стеклом.
По правую руку в кювете торчала грязная задница воткнувшейся в сугроб иномарки. Стоявший подле неё бритоголовый боец полоснул из короткоствольного автомата неизвестной системы по окнам поста, после чего, крутнувшись по часовой стрелке, нацелил оружие через трассу. Туда двигался его комбатант, гривастый блондин, державший пистолет двумя руками, как завзятый киношный супермен. На противоположной обочине, взятой на мушку автоматчиком, виднелся ещё один распростёртый человек без признаков жизни, в цивильной одежде. Правее тела, в направлении Нижнего Новгорода, стоял «Соболь» с тонированными стёклами и гражданскими номерами.
«УАЗик» затормозил метрах в пятнадцати от пересечения дорог. Маштаков с Рязанцевым повыскакивали из машины, оставив двери открытыми. Миха сунул руку за пазуху, расстегнул кобуру и вытащил «пээм». Сбросил флажок предохранителя, оттянул затвор до упора, после чего отпустил. Раздался характерный щелчок, означавший, что патрон дослан в патронник.
— Ты чего вылез?! — старший опер напустился на Андрейку. — Оружия нет, марш за машину! В укрытие!
Нажатием большого пальца правой руки Маштаков поставил курок на боевой взвод, отмечая, что действует в строгом соответствии с инструкцией, над параграфами которой насмешничал на нечастых стрельбах.
…Гривастый упруго приближался к разделительному отбойнику, примериваясь, как сподручнее преодолеть препятствие…
Участковый застыл перед капотом «УАЗ-469» с обнажённым оружием.
— Чего делаем?
— Эти шмаляют по гаишникам, делаем их! — принял решение Миха. — Твой — автоматчик.
— Стоять! Милиция! Стволы на землю! Лежать на х*й! Милиция! — в три глотки наперебой заорали Корбут, Маштаков и Рязанцев.
Андрейка и не подумал прятаться за «УАЗиком».
И лысый и гривастый среагировали на окрики, раздавшиеся в тылу их позиции. Развернулись и вскинули оружие в направлении угрозы, можно сказать, одновременно. Миха с участковым, в подмётки не годившиеся бандитам по части огневой подготовки, вверх стрелять не стали. Сразу — на поражение. Какофония собственных выстрелов оглушила. Волосатому блондину первая же пуля угодила в шею, он мотыльнулся и стал завалиться на бок, цепляясь рукой за отбойник. Садивший по нему Маштаков пришёл в себя лишь после того, как затвор его «макарова», выпустившего всю обойму, остановился в крайнем заднем положении. Корбут, имевший за плечами шесть лет службы на офицерских должностях в Забайкалье, контролировал свои действия. Вторым выстрелом ранив лысого крепыша в ляжку, участковый перестал давить на спуск. Упав на одно колено, бритый с размаха отшвырнул автомат как можно дальше и задрал клешнястые руки в гору.
Зазвенела в ушах тишина. Движение по трассе в оба конца самопроизвольно прервалось
