1062

РГИА. Ф. 1614. Оп. 1. Д. 846. Л. 2 (запись в эпистолярном дневнике А. В. Адлерберга, ведшемся для императрицы, от 26 мая 1877 г.; ориг. на фр.).

1063

РГАДА. Ф. 1274. Оп. 1. Д. 2381. Л. 13 (письмо Д. Ф. Тютчевой А. Д. Блудовой от 16 июня 1877 г.; ориг. на фр.).

1064

ЧРВ. С. 551 (Р105).

1065

Р108: 8.

1066

К131: 5 (гранка первого набора отдельного издания Части 8, слой печатного текста). Этот пассаж, еще отсутствовавший в наборной рукописи (см.: Р108: 8–8 об.), появился на стадии правки первого набора «Русского вестника» (автограф не сохранился), о чем свидетельствует его наличие в тексте второго журнального набора, с искаженными наборщиком французскими словами (см. описанную в примеч. 3 на с. 503–504 корректуру: РО ИРЛИ. Ф. 341. Оп. 2. Ед. хр. 579. Л. 3). Дальнейшая правка, отразившаяся в процитированном наборе отдельного издания (сама правленая гранка предыдущего набора не сохранилась), восстановила верное чтение французской тирады и слегка коснулась примыкающих к ней предложений, в частности добавив к представлению Пфефера характеристику «известн[ый] всему обществу» и вставив ремарку «Княгиня, не отвечая, строго смотрела на него».

1067

Р106: 1 об. (вставка рукой автора на левом поле). Цитированная фраза была скопирована С. А. Толстой в наборной рукописи с ошибкой: «И немецким волонтерам говорили, что они убивают пленных» (Р108: 4) — и в таком виде вошла в опубликованный вариант (ЧРВ. С. 555, примеч. 3).

1068

ЧРВ. С. 554 (Р108). О толстовских приемах «калибровки» смягчения дает представление промежуточный вариант (в правке первой корректуры для «Русского вестника») этой фразы: «Если в иностранной печати появлялись статьи о том, что почти так же, как действовали турки, действовали и другие правительства, то эти статьи или скрывались, или осыпались насмешками и бранью» (К125: 3).

1069

«Пфеффер», «Фефер» — не такая уж редкая еврейская фамилия, но едва ли Толстой имел в виду возможность амбивалентной идентификации Пфефера — графа и известного в свете гвардейского офицера.

1070

Р105: 17 об. (опубл.: ЧРВ. С. 569; ошибка редакторов тома 20 Юб. в указании номера рукописи, откуда извлечен этот вариант, исправлена в: ОпР. С. 226).

1071

См.: ОР РГБ. Ф. 126. К. 6. Л. 133 об. (запись в дневнике А. А. Киреева от 17 сентября 1876 г.); Воронич К. И. Изнанка Сербской войны. Ч. 3. СПб., 1879. С. 54–55; Щетинин Б. А. Памяти графа Ф. Э. Келлера // Исторический вестник. 1905. № 9. С. 918–924.

1072

См. напр.: Военные госпитали в Сербии // Московские ведомости. 1876. № 180, 16 июля. С. 4.

1073

Московские ведомости. 1876. № 243, 24 сентября. С. 3.

1074

Воспроизводится оригинальная пунктуация Толстого. Во всех изданиях: «Димер-Бартнянский».

1075

К132: 6 об.–7. «Немецкий» отзвук еще можно услышать в первой части сдвоенной фамилии петербуржца, как ее дают, кажется, все издания романа. Но, возможно, это тот самый, чисто русский по повадкам и антипатии к «железнодорожн[ым] дел[ам] с жидами» Бартнянский, с которым Стива несколько раньше приятно проводит время в Петербурге и чье сообщение о своих долгах: «У меня полтора миллиона и ничего нет, и, как видишь, жить еще можно!» — так утешает Стиву (610/7:20). Отчаявшийся должник был в глазах Толстого достойным кандидатом в добровольцы: друг Вронского игрок Яшвин едет в Сербию после того, как проигрался в пух и прах.

Относительно самой фамилии «Димер-Бартнянский» следует заметить, что в автографе между словами «Димер» и «Бартнянский» ясно прочерчено тире, такое же, как между словами «Веселовский» и «Гриша»: «Димер — Бартнянский из Петербурга и наш Веселовский — Гриша». Учитывая, что одной из употребительных тогда форм имени Владимир было именно «Димер», можно предположить, что Облонский в присущей ему панибратской манере называет своего петербургского приятеля Владимира Бартнянского по имени и добавляет после паузы фамилию, увидев, что собеседники-москвичи не догадались, о каком именно Владимире-Димере идет речь. («Наш Веселовский — Гриша» представлен в том же интонационном ключе, но обратным способом, при котором имя помогает идентифицировать сначала названного по фамилии отпрыска, надо думать, многолюдного рода.) В первом издании Части 8 эта фраза дается с заменой обоих авторских тире на дефис, в случае Веселовского не имеющий никакого смысла, и с добавочной опечаткой в фамилии Бартнянский; то же видим и в первом отдельном издании всего романа 1878 года, наборный текст которого правился Толстым при участии Страхова, а корректура держалась одним Страховым: «Димер-Бяртнянский из Петербурга и наш Веселовский-Гриша» (Анна Каренина. Роман графа Л. Н. Толстого. Часть восьмая и последняя. С. 17; Толстой Л. Н. Анна Каренина: Роман в восьми частях. [В 3 т.] Т. 3. М., 1878. С. 347). Любопытно, что в тогдашнем кругу общения Толстого Димером называли сына не кого-нибудь, а графа А. П. Бобринского, встреча с которым в 1876 году, как показано выше, не прошла бесследно для творимого романа. Впрочем, известный впоследствии думский политик граф Владимир Алексеевич Бобринский был в 1877 году слишком мал, чтобы напрямую ассоциироваться с отправляющимся в Сербию Владимиром-Димером Бартнянским (или, в принятом сейчас прочтении, Димер-Бартнянским), но некая аллюзия к разветвленному аристократическому клану Бобринских могла присутствовать в этой ономастической комбинации. Спустя годы в письмах Толстого В. А. Бобринский будет фигурировать под своим семейным именем Димер (см. напр.: Юб. Т. 84. С. 119, 207 — письма Толстого С. А. Толстой от 14 февраля 1892 и 28 января 1894 г.). Благодарю главного хранителя фонда рукописей Л. Н. Толстого в ГМТ Татьяну Георгиевну Никифорову, поделившуюся со мной предположением о возможном прочтении этой фразы в правке корректуры.

1076

Предположению, что Толстой, не всегда строго соблюдавший континуитет в таких деталях, сам мог спутать фамилию героя, противоречит как исправление им описки А. А. Толстой в незадолго до того написанном письме, как и тот факт, что в его сознании, судя по приводимому ниже свидетельству, имя Васеньки Весловского приобрело даже нарицательное значение. В исходном автографе начальных глав Части 7 читается: «Ссор из‐за Васенек Весловских, как они [Левин и Кити. — М. Д.] оба очень боялись, переезжая в Москву, в городе совсем не было»